5

Мертвые мертвы, и мертвым совершенно все равно, воздадут им почести или нет. Зато для нас, для живых, это кое-что значит. Память абсолютно бесполезна для тех, кого чтит, она служит тому, чья она. С ее помощью я упорядочиваю свою жизнь, ею утешаюсь.

(HHhH)

У живых есть должок перед мертвыми. Хотят того живые или нет (а чаще всего, разумеется, не хотят) — прошлое, с его ошибками, трагедиями, обидами и глупостями всегда определяет настоящее.
Можно, конечно, сделать вид, что нам и повседневных забот хватает. Чем копаться в событиях столетней давности, по поводу которых и не ясно-то ничего — лучше заняться проблемами сегодняшними, и пусть мертвые сами хоронят своих мертвецов.
Но стоит только обществу отвернуться от прошлого, стоит только забыть о нем — мертвые тут же вернутся и предъявят счет.

Каждый платит долги по-своему.
Сейчас вполне очевидно, что у человечества есть коллективная память, и устроена она примерно так же, как память индивидуальная: одному событию в ней придается огромное значение, тогда как другое благополучно забывается. Точно так же, как отдельный человек вытесняет воспоминания о травмирующем событии, общество стремится поскорее забыть о поражениях и трагедиях прошлого.
Дальше дело за культурой, которая работает, как хороший психоаналитик. Запамятовали? Мы вам напомним. Здесь исторический роман — эдакая виртуальная кушетка. На ней вы расскажете обо всем, что загнали глубоко в бессознательное; и пусть ваши свободные ассоциации мечутся от «попаданцев», на пару с Петром I покоряющим космос, до мистических откровений, запрятанных в чемодане очередного типичного интеллигента — они говорят о вас больше, чем вы думаете.

Вы — чех или словак. Вы не любите, когда вам указывают, что надо делать, и вам не нравится, когда людям причиняют зло.

(HHhH)

Исторический роман — всегда притворство. Он стремится, словно в той заветной позитивистской максиме, изобразить прошлое таким, каким «оно было на самом деле». Очевидную невозможность этого исторический роман игриво замалчивает. Да, здесь все было не так, а там — не эдак. Да, мы приврали, приукрасили, натянули. Да, половина действующих лиц — выдуманы, а половины событий не могло произойти. Но это же не учебник, верно?
Отношения «человек/прошлое» ничуть не менее сложны, чем отношения «человек/человек», или «человек/настоящее». Собственно, именно этим роман «HHhH» и хорош: он не просто об истории, он о нас и об истории.
Автор, изобразив диалог, немедленно сомневается: а могли ли его герои так говорить. Говорили ли они об этом вообще? Его болезненное погружение в реалии Второй мировой войны постоянно прерывается рассказами о том, где он вычитал тот или иной факт, в каком музее увидел этот автомобиль, из какого документа выцепил диалог, что он сам, в конце концов, чувствует. Не как писатель, а как свидетель.

Своими сомнениями и переживаниями автор делится также смело, как сомнениями и переживаниями персонажей.
Он спорит с Джонатаном Лителлом и его «Благоволительницами» (понятное дело — там, где Лителл вычурен, нарочито литературен, держит в подстрочнике то «Бесов», то «Калигулу», Бине прост и прямолинеен.) Вам страшно, когда вы читаете про Бабий Яр и айнзатц команды? Автору тоже страшно. Вы втайне восхищаетесь черной формой, рядами белокурых арийцев? Что ж, человек слаб, и автор точно так же поддается обаянию зла.
Изобразив очередную сцену, автор поворачивается к камере — я не переборщил? Не многовато ли пафоса? Простите, мне кажется, что было так, но правды не знает никто.

«Белокуря бестия… так они его между собой называют. Вам не удасться хорошо понять немцев, пока до вас не дойдет, что для них это комплимент.»

(HHhH)

Убийство Гейдриха — пожалуй, единственное удачное покушение на высокопоставленного нациста. Недаром за него уцепились почти тут же: Фриц Ланг в 1943 году снял фильм «Палачи тоже умирают» — совершенно неправдоподобную картину о том, что зло будет отомщено, и довольно скоро.

Сама по себе история операции «Антропоид», с карикатурно злодейским Гейдрихом и такими же карикатурно-героическими убийцами, выглядит слишком по-голливудски. Но в «HHhH» прекрасно показано, что реальная жизнь — это никогда не кино. Тут все боятся, ошибаются, предают; пулеметы заедают в самый критический момент, эсэсовцы сочиняют музыку и пишут докторские по философии; апофеоз человеческой глупости и растерянности — финальное сражение в православном храме.

Да, говорит автор, история нелепа, непредсказуема, нескладна, непонятна — но в этом-то все и дело.
Увидеть и принять ее такой значит встать на один уровень с людьми прошлого. Приблизится к их горестям и радостям, в каком-то смысле пропустить их сквозь себя.
Отдать должок тем, кто давно умер.

И тогда современный читатель, перекормленный и драмами, и героизмом, и преступлениями, и добродетелью -- тогда он ощутит биение живой истории, проходящей через него точно так же, как и через людей, которых давным-давно нет.