2 Любовная горячка в стране чудес

Хотя действие в книге разворачивается в Индии, начну с признания о том, что с недавних пор являюсь поклонником корейских дорам, в том числе и довольно ранних, в которых наивность, мармеладность и порою нелогичность играют главные роли. Вообще-то не храню засохшие цветочки в книгах, не плачу, глядя на звездное небо, не глажу всех по головке, уверяя, что лучшее впереди, но на такие моменты в фильмах смотрю с умилением. Чего не скажу о «Проклятии тигра»: слащавость, детскость и надуманность книги меня раздражали настолько, что пару раз мне хотелось не просто отложить ее, а отбросить от себя со всей силы (правда, боязнь повредить, особенно искусно сделанную обложку, перевешивали).

Приключения были: и подземелья с ловушками, и боги ожившие, и пророчества зашифрованные, и сны символические. Но сердце от них не екало и губы нервно не прикусывались, потому как уж больно гладко все протекало или с минимальными, восполняемыми потерями разрешалось. Героиня вздыхала и печалилась… Проблемы выстраивались за ней чередой? Не приходилось неделями слоняться по джунглям (под боком оказывались шикарные гостиницы и великолепный дворец), корпеть над шифрованными посланиями (книги шерстил мистер Кадам), уговаривать Кишана примкнуть к экспедиции (оказалось, что можно было и без него обойтись), продумывать активацию порталов (самый верный способ – действовать наугад), предупреждать нападения или защищаться (Рен и от колючих зарослей прикроет, и из пасти демона достанет, Фаниндра от назойливых и драчливых мартышек спасет…). Но при этом Келси тяжко пришлось. Она с чувством боли и сострадания смотрела на раны своих защитников, но вскоре сетовала по поводу того, как вымоталась, ничего больше не может, а чуть позже благоговела в ванне, размышляя только о том, что бы ей надеть, съесть или заказать Золотому плоду. Даже навеяло строчки из детского стихотворения: «Вот у Тани сколько дела! / Таня ела, чай пила, / Села, с мамой посидела, / Встала, к бабушке пошла. / Перед сном сказала маме: / Вы меня разденьте сами, / Я устала, не могу. / Я вам завтра помогу!» (утрирую, но все же).

Читать дальше

А уж чуть ли не головой об стену героиня билось от любовных переживаний. Их было так много, что авантюрную составляющую они перекрыли сплошными ахами и охами, томлениями и вздохами. При этом волнения Келси были однообразны по своему развитию: боготворение Рена и готовность пасть в его объятия (иллюстрация песни Натали «О Боже, какой мужчина») − посыпание голову пеплом за собственное безволие, т. е. поцелуи и обнимашки с Реном – слезы по поводу своей несчастной женской доли, будущего статуса брошенки – напускная холодность в общении с любимым – установка на расставание. И вроде бы девушка-то не из затюканных, совершенно неуверенных в себе, ведь в семье ее любили, на работу она самостоятельно устраивалась, в незнакомую страну с незнакомым человеком отправлялась без особых раздумий, а рассуждала так: «Рен – все, я – ничто». Да еще и своим страхам "логичное" обоснование находила:

Подожди, я сейчас попытаюсь объяснить. Это как… например, голодный человек с удовольствием съест редиску, согласен? И не просто с удовольствием, если не дать ему ничего другого, то эта редиска станет для голодающего роскошным лакомством. Но если поставить перед ним фуршетный стол с разной едой, то он никогда не выберет редиску.
Рен помолчал.
— Я все равно ничего не понял, — сказал он, наконец. — О чем ты говоришь?
— Я говорю… Короче, я — редиска.
— А я кто? Фуршетный стол?
Я попыталась объяснить попонятнее.
— Нет, ты… голодный человек. А я… в общем, я не хочу быть редиской. Никто не хочет, правда же? Но у меня достаточно здравого смысла, чтобы трезво оценить себя, поэтому мне совершенно ясно: я не фуршетный стол. А ты… ты можешь всю жизнь питаться шоколадными эклерами!
— А редиской не могу.
— Нет.
— А если… — Рен глубоко задумался, — если мне нравится редиска?
— Она тебе не нравится! Ты просто не знал ничего лучшего.

Это по-настоящему нервировало, хотя многие происшествия казались нереальными. Как то: герои оживляли статуи, наводили шороху в храмах и при этом оставались незамеченными для своего мира, как будто попадали в третье измерение. Да-да, я помню, что читала фэнтези. Но вымысел должен придерживаться правдоподобия, логики, а не списываться исключительно на: «Это магия, друзья, и этим все сказано».

А Индия – удивительная и загадочная страна контрастов. В нашем мире. В романе я ее атмосферой не прониклась. Это не значит, что у автора о ней обывательское представление. Нет, но какое-то не цельное, а по типу «отрывки из обрывков». Вроде и национальная одежда описывалась, и местные блюда упоминались, и легенды да верования народа вспоминались, и отсылки к истории использовались, но как-то бегло, справочно (самые развернутые рассказы, пожалуй, − про каппу и Хануана), несочно. Да, теперь я знаю, что такое самоса, расамалай и байган бхарта, и в индийском ресторане могу заказывать их, представляя, что мне принесут. Да, теперь я знаю, что любитель и ценитель буддийской культуры с удовольствие посетит пещеры Канхери. Да, теперь я знаю, почему девушки краснеют или задирают голову, услышав в свой адрес «сундари»… Но к Индии при этом ближе не стала, потому что страна для меня – это в первую очередь взаимоотношения, психология, обряды в действии и осмыслении. Должно быть погружение в тонкости культуры и человеческого общения, нежели изучение отдельных слов, беглый взгляд по костюму, поклонение паре-тройке божеств. Но писательнице познаний не хватило, о чем она (и за честность ей плюсик к карме) в послесловии призналась: «Отдельная благодарность моему индийскому редактору Садхе Сешадри. Не представляю, что бы я делала без ее энтузиазма и неоценимых подсказок во всем, что касается языка и культуры Индии. Она любезно и терпеливо давала мне советы, выходящие далеко за границы ее редакторских обязанностей. Не сомневаюсь, что без ее участия я могла бы невольно разозлить кучу людей своим невежеством…» Тут, правда, читатель, покоренный каким-нибудь описанием в книге, должен был бы насторожиться. Вдруг то, что он про Индию вычитал и ради чего в нее собрался, не соответствует действительности? Это ж какое разочарование будет среди особняков и трущоб, святости и преступности, запахов специй и мусора. Но тут я, конечно, шучу. Все-таки художественное произведение читала, а не информационный путеводитель.