5 Машины против людей

"...меня замораживало сознание: землю нужно отнимать у крестьян, у трудящихся крестьян, которым эта земля нужна, как воздух".
А.С. Макаренко, "Педагогическая поэма"

"Гроздья гнева" - тяжелая, пронзительная, исполненная огромного внутреннего напряжения книга, на примере семьи Джоудов изображающая трагедию целого народа.
И - очень правдивая. Ибо автор о крестьянском труде знал не понаслышке - калифорнийский Салинас, где родился и вырос будущий писатель, являлся городом отчасти формально. Стейнбек с достаточно раннего возраста работал на близлежащих ранчо, благодаря чему представлял себе жизнь и быт фермеров "изнутри". И в описании печальной страницы американской истории - массового выселения фермерских семей в годы Великой депрессии - автор точен, безжалостен и достоверен, как точны и достоверны в своих произведениях, к примеру, Василий Шукшин или Михаил Шолохов (правда, последний оказался таковым отчасти против своей воли, но это уже совсем другая история).
Стейнбек сумел предельно четко передать трагедию народа, у которого во всех смыслах выбили почву из-под ног, этот чудовищный насильственный разрыв не только с привычной средой обитания, но и с жизненным укладом вообще. Кто, как не фермеры, сильнее и острее всех чувствовали связь с землей, которая дышит, родит хлеб, кормит и поит? Но в начале тридцатых годов многовековые традиции, казавшиеся незыблемыми, были в одночасье уничтожены, и миллионы людей оказались в родной стране в положении чужаков без роду и племени.

А когда урожай созревал и его собирали, никто не разминал горячих комьев, никто не пересыпал землю между пальцами. Ничьи руки не касались этих семян, никто с трепетом не поджидал всходов. Люди ели то, что они не выращивали, между ними и хлебом не стало связующей нити. Земля рожала под железом — и под железом медленно умирала; ибо ее не любили, не ненавидели, не обращались к ней с молитвой, не слали ей проклятий.

У меня при чтении сложилась четкая ассоциация: "Гроздья гнева" - это неравная битва людей с машинами. Имею в виду не только трактора, на которых трактористы за три доллара в день безжалостно распахивали участки своих соседей и сносили их дома, - слово "машины" в данном контексте следует толковать расширительно, оно в этом романе синонимично слову "система". Ибо массовый исход вчерашних фермеров в якобы благословенную Калифорнию на заработки - не что иное, как плачевный результат их столкновения с капиталистической банковской машиной. Которую, в свою очередь, поддерживает другая машина - охранительная, представленная полицией, а также "Американским легионом" и прочими военизированными организациями более удачливых граждан. Не случайно Стейнбека так высоко ценили в СССР: писатель он замечательный, но в данном случае куда важнее оказалось то, что "Гроздья гнева" - пощечина дикому капитализму - как нельзя более соответствовала идеологии социалистического государства.

Банки дышат не воздухом, они едят не мясо. Они дышат прибылью; они едят проценты с капитала. Если не дать им этого, они умрут, так же как умрем мы с вами, если нас лишат воздуха, лишат пищи.
Банк — чудовище — должен получать прибыль все время. чудовище не может ждать. Оно умрет. Если чудовище хоть на минуту остановится в своем росте, оно умрет. оно не может не расти...
Да, но в банке сидят люди.
Вот тут вы не правы, совершенно не правы. Банк - это нечто другое. Бывает так: людям, каждому порознь, не по душе то, что делает банк, и все-таки банк делает свое дело. Поверьте мне, банк - это нечто большее, чем люди. Банк - чудовище. Сотворили его люди, но управлять им они не могут.

Ощущение трагедии, нарастающего взрыва усиливается особенностями литературного стиля Стейнбека. Большинство фраз у него - сухие, жесткие и колкие, как высохшие стебли степной травы. Оттого-то, когда за нарочитым спокойствием иной раз всё же проглядывают боль и гнев, эмоциональное воздействие ощущается с особенной силой - будто хлестнули по лицу. При чтении возникает четкий визуальный образ - словно долго корчевали и в конце концов выкорчевали большое могучее дерево, многовековой дуб или секвойю. С шумом обрушился ствол, выхлестнулись толстенные корни, расшвыривая во все стороны куски дерна и комья земли...

Этот распад происходит с народом в целом - на самых разных уровнях. Как в отдельно взятых фермерских хуторах, отдельные жители которых от отчаяния встают на путь штрейкбрехерства и начинают по заданию банковских агентов распахивать чужую землю тракторами за три доллара в день ("Один тракторист может заменить двенадцать-четырнадцать фермерских семей. Плати ему жалованье - и забирай себе весь урожай"), так и в масштабе страны в целом - калифорнийцы, напуганные потенциальной конкуренцией со стороны всё прибывающих и прибывающих семей с северо-востока, заранее готовятся дать отпор чужакам. А для оправдания собственной недоброжелательности психика услужливо дает подсказку: приезжие - существа второго сорта, унтерменши ("Мы с тобой люди как люди, а у этих Оки никакого понятия нет. Они и на людей не похожи. Настоящий человек не станет так жить, как они живут. Настоящий человек не помирится с такой грязью, убожеством. Этих Оки от гориллы не сразу отличишь".)

Этот распад происходит и с отдельными семьями, насильно оторванными от родных мест и выбитыми из привычного уклада жизни. Крепкая и дружная семья Джоудов начинает распадаться на глазах еще в дороге, спустя считанные дни после отъезда - умирает буйный и задиристый дед, который в родном доме прожил бы еще не один год; вслед за ним уходит из жизни бабка, просто лишившаяся смысла этой самой жизни; отправляется неведомо куда вверх по течению реки старший сын Ной; трусливо сбегает Конни, бросивший беременную жену; прочие члены семьи пока еще держатся друг за дружку, но с каждым днем нарастает их отчаяние и ощущение бессилия...

И совершенно очевидно, что на родине всего этого не произошло бы - жили бы еще годы и десятилетия привычным образом. Обрабатывали бы землю, растили бы скот, от души гуляли бы на праздниках - так же, как их деды и прадеды. Но, увы, не судьба.

Остается лишь горький вопрос, на который нет ответа:

Как мы узнаем самих себя, если у нас отняли прошлое?