4

Донна Тартт – большой писатель, и «Щегол» - большой роман не только в буквальном смысле. Есть такие книги, величие которых чувствуется, даже если роман не приводит в восторг, как получилось у меня. В принципе, я получила от «Щегла» почти то же, что от «Тайной истории» в свое время. Восторг от детальности, от живого тяжелого дыхания текста, от истории, которая не спрашивая вживается в тебя, как червь, ложится камнем где-то внутри, и ты еще долго чувствуешь в себе эту тяжесть. Но вместе с тем и ощущение замедленного времени, как бывает, когда чего-то ждешь, не имея возможности себя занять – такая вязкая тягучесть, особенно во второй половине романа. Что ни говори, а взрослый Тео гораздо меньше занимал и очаровывал меня, нежели он же в детстве и бурном отрочестве, когда хотелось буквально следить за каждым его шагом и слышать каждую мысль.

Но куда деваться, если уж роман о взрослении, о внутреннем пути, о спуске по спирали, о грехах и путеводных нитях, герою приходится рано или поздно расстаться с детством и стать непутевым взрослым – и то, что в юном возрасте было чертами, достойными сочувствия и даже, возможно, умиления, в старшие годы становится только поводом для раздражения.

А любимой моей частью однозначно останется первая. Та, что повествует о взрыве и о том, что было незадолго до и несколько месяцев после него. Талант Донны Тартт чувствуется и в сотворении света, в детальном описании картин, или восхищении Тео его рыжим ангелочком, или мастерстве Хоби в своем деле, или даже в описании наркотических приходов (это уже, конечно, не «свет», но все же ощущение радости) – но еще ярче он раскрывается во тьме, в состоянии, когда приход заканчивается, в депрессии и особенно, конечно, в детальнейшем рассказе о взрыве, о том, что Тео пришлось пережить в музее. Текст способен вселить чувство тревожности, мне кажется, почти в кого угодно. Хочется перечитать еще раз, чтобы отследить, как автор добивается такого эффекта – взрыв затуманивает разум Тео, и остается только невнятная пелена бреда и шум в ушах, и как-то очень плавно, не вдруг, медленно и незаметно возвращается способность мыслить более-менее здраво. Ну, или не здраво, но все-таки более нормально – дым рассеивается, возвращаются ощущения. Это как наблюдать за ростом весенней листвы. Как будто ничего не меняется, все неподвижно, но вдруг обнаруживаешь, что крохотный лист расправился и вырос вдвое.

«Щегол», как и «Тайная история», получился очень темным по духу, причем тьма эта чувствуется ее только в промозглом Нью-Йорке, но и в прожаренном солнцем Вегасе. Но до чего же он полон жизни при этом! В нем не столько действия даже (при таком внушительном объеме), сколько жизни. Сейчас нет ощущения, что захочется вернуться к истории Тео и перечитывать роман, но хочется думать, разговаривать, читать о его персонажах – о Пиппе, о Хоби, о Борисе, о семье Бабуров, да хоть бы о Попчике. А еще об антиквариате и реставраторах, о больших богатых семьях с голодными до любви детьми, о яркой обертке и горьком содержимом жизни в Вегасе, о картинах, о вечных влюбленностях, об эмигрантах, обо всем-всем-всем.