5

Я правда не знаю, как написать рецензию, достойную этой книги. Точнее, я достаточно самокритична, чтобы признаться себе в том, что определенно не смогу написать рецензию, в которой уделю внимание всем без исключения заинтересовавшим меня аспектам книги, не вогнав при этом читателя сего опуса в кому от скуки. Поэтому я просто перечислю несколько основных вопросов, которые задавала себе во время чтения и задала бы автору при личной беседе (но, увы…).

– Меняется ли Гоша на протяжении книги? Совершенно нет. Кажется странным, что лишь в начале романа он стремится к тому, чтобы заполучить всего-навсего койко-место в общаге, да постоянный хлеб. А ради этого Гоша готов пройти через все унижения, нарушить все нормы и законы. А потом, встретившись с оппозиционерами,он вдруг начинает интересоваться судьбой России-матушки. Но если присмотреться, становится понятным, что политическая жизнь Гоши – это продолжение все той же борьбы за место, а родина-то и не так уж и интересует героя, как он ни пытается сам себя в этом убедить в многочисленных высокопарных внутренних монологах. Ведь в моменты гнева возвращается все тот же старый, обиженный на всех и вся, Гога, грозящий всем обидчикам кулачком и обещающий, дескать, вот я вырасту стану правителем всея СССР, и тогда вы все получите.
Я все внутренне надеялась, что чувсство к Маше, существу полубожественному и столь недосягаемому, все-таки хоть немного изменит Григория. Но этого не происходит (к счастью, ведь иначе я бы ни за что больше не поверила ни единому дальнейшему слову автора), и в последней части, после возвращению из того самого «южного, не названного автором города», Гоша таки занимает положенное ему место – становится разве что официально не названным и уж точно официально оплачиваемым стукачом. И смущает ли его хоть на секунду то, что он фактически стал тем же, кем были те самые «сталинские сволочи», что погубили его семью? Да ни сколько! И о судьбе страны, лишившейся гипотетической возможности быть управляемой столь выдающейся, по мнению протагониста, фигурой, как Григорий Цвибышев, Гоша перестает волноваться, как только он с комфортом устраивается в прекрасной «элитной квартирке» писателя. А потом жизнь и вовсе дает ему возможность еще и жить совершенно в другом городе, тем самым избавив его и от не столь мешающего герою шума от постоянных перепалок между женой и родителями. Да еще и любовница появляется. Да о какой тут родине-то вспомнишь, коль жизнь так прекрасна, а перед протагонистом стоит новая, довольно серьезная задача – стать долгожителем?!

– А любит ли хоть кого-нибудь в этой жизни Гоша? Родителей? Определенно нет. До реабилитации он и вовсе их стыдится и винит во всех своих бедах и невзгодах. А после признает, что не хотел бы встретиться со своим отцом, предпочитая чтить его мертвого.
Да, наверное, трудно любить тех, кого не знал. Но тогда, возможно, Гоша наш любил свою Машу? Полагаю, что нет. Несомненно, он восхищался ей как чем-то недосягаемым, таким далеким, ослепительным. Да, в конце книги протагонист спасает честь обесчещенной (простите за каламбур) Маши, женившись на ней. Но какова вероятность того, что он сделал бы это, не предложи ее родители взятку более, чем щедрое приданое за эту жертву со стороны Цвибышева? Вот и я сомневаюсь в этом.
Может, он любит Родину? Ну, а на этот вопрос я уже ответила выше.

– Почему же Горенштейн лишает имен некоторых персонажей и городов? Ведь большинство-то действующих лиц имеют оные, даже не являясь столь важными для повествования (ведь большую часть имен я и не припомню теперь, столь много их «прозвучало» на протяжении книги)? И, если Киев узнается довольно быстро, для того, чтобы понять, какой же «южный» город описывает автор, уже пришлось самую малость напрячься. И, обнаружив, что и у беспорядков в «южном городке» есть реальный «прототип» – а именно Новочеркасский расстрел 1962 года, интересовавший меня вопрос о том, был ли тот самый «известный журналист», которому так жестоко отомстил автор, реальным человеком (или несколькими людьми), отпал сам собой.

– Самый главный вопрос. Как?! Ну, скажите на милость, как автору удалось соединить в рамках одного произведения столь разные, на первый взгляд, плохо сочетаемые вещи?! Как можно писать книгу, уделяя внимание столь мелким и чисто бытовым моментам, как рацион главного героя, вплоть до точнейшего описания количества съеденной еды в тот или иной прием пищи, изношенность и «застиранность» его белья и одежды и т. д. со столь глобальными вопросами, как дальнейшая судьба страны? Как может автор, наделив главного героя кое-какими биографическими данными из собственной жизни, при этом практически ни разу не высказать собственного мнения с помощью Гоши, оставаясь совершенно безучастным, далеким литературным богом-наблюдателем, не вмешивающимся и не навязывающим своему герою ничего?
Как можно, уделив столько внимания описанию буквально каждой мелочи, что видит Гоша, и не оставив таким образом места для читательской фантазии, при этом заставить этого самого читателя все время анализировать буквально каждое прочитанное предложение, лезть во всевозможные источники (спасибо, Великий и Могучий Интернет!), снова анализировать?
А какой шикарный язык! Да не будь я поставлена в столь жесткие временные рамки, я бы определенно растянула чтение-беседу не на один месяц! Браво! Браво!!!

Множество не столь важных вопросов. Например:
- А какое время описывает автор? (более подробно об этом в рецензии моей сокомандницы, упоминающей о наших длительных обсуждениях данного вопроса).
- А почему Горенштейн не писал от третьего лица? Или, хотя бы, переходил бы о первого лица к третьему. Так как лично меня Фридрих Наумович не убедил в том, что Гоша тем или иным способом мог получить столько личной и довольно конфиденциальной информации из биографии того или иного персонажа.
- А как бы я вела себя, окажись я в подобных жизненных обстоятельствах? А вот не знаю. Правда. Ведь это была бы совсем другая «я».
- А был бы Гоша другим человеком, если бы он не лишился своих родителей? Особенности его характера, то, что он использует всех и вся в своих интересах – это следствие столь сложной жизни или изначальная, «природная», так сказать, данность?
- А кому же я могу посоветовать эту книгу? И как аргументировать мой совет? Зачем? Почему? Да и что я буду делать, если, посоветовав книгу кому-то близкому, окажется, что он или она не поймет ее, не оценит по достоинству, увидев лишь очередную историю «маленького человека» в литературе? Или услышу: «фу, какой мерзкий персонаж», как только ты читаешь книги о таких героях? Или: «автор же настоящий враг нашей родины, раз такое пишет»? Ну, а чужому человеку я точно не стану ее советовать (благо, хоть в многочисленных беседах с сокомандницами я хоть немного выговаривалась во время чтения. А не будь у меня такой возможности, невысказанное бы просто разорвало меня!)...