5

Читать Достоевского - все равно что смотреть... нет, не кино и тем более не сериал, а спектакль. Такой, знаете, мольеровский, с почти соблюденным единством места-времени-действия, в котором постоянно сталкиваются лбами старые знакомые, бывшие любовники и потерянные дети, и все это - на пятачке пять на десять, за три часа с антрактом. Мир Достоевского - это мир, в котором все всех знают. Вы еще удивляетесь, как Порфирий Петрович вычислил Раскольникова без никаких улик, на одной нечеловеческой интуиции? Тогда мы с князем Мышкиным идем к вам. Почему Рогожин, едва с ним познакомившись, выбалтывает про Настасью Филипповну, а потом оказывается, что ее знают и Епанчины, и вообще каждый первый, вплоть до какого-нибудь Фердыщенка, будь он неладен? Все, черт возьми, весь огромный Петербург знает Настасью Филипповну! Выплывают какие-то случайные люди, а потом оказывается, что они знают и тех, и этих, и десятых, и пятнадцатых: ну кто такой этот Лебедев, туды его в качель, почему он внезапно везде свой и про всех в курсе? Дай ответ? - Не дает ответа. Потому что. Мир так устроен. Это первое правило игры, и я его приняла, почти не задумываясь, потому что читала Бахтина в университете. Про полифонию Достоевского, ага.
Отсюда, из полифонии и мира-театра, проистекает все это сплошное "Быть Джоном Малковичем, то есть Федором Михайловичем": автору, в общем, все равно, кому доверять высказывание той или иной интересной ему идеи. Поэтому у него вдруг подлец и мелочный интриган Лебедев оказывается толкователем Апокалипсиса, очень важного ключа к роману. Поэтому умирающему от чахотки Ипполиту, который тоже не зайчик, достается почетная обязанность разместить на своей территории обязательную достоевскую воронку в инферно - как свидригайловские разговоры с привидением умершей жены и карамазовские посиделки с чертом, только у Ипполита это сон про некое отвратительное существо, насекомое - не насекомое, недотыкомка какая-то, но от нее мороз по коже, потому что она - настоящая, настоящее всей этой фоновой трепотни про "развитие" и "женский вопрос"; Достоевскому офигительно удается обесценивать актуальное и сиюминутное, даже если он и не собирался этого делать. Тот же Ипполит внезапно выдает про людей - "потому что они злы, злы, злы", и ровно теми же словами думает Лизавета Прокофьевна о своей Аглае. Та же Аглая постоянно зеркалит свою юнговскую Тень, Настасью Филипповну, взять хотя бы это вскользь проговоренное про Ганю Иволгина: "Аглая, несмотря на всю свою тоску и слезы, вдруг расхохоталась и вдруг предложила ему странный вопрос: сожжет ли он, в доказательство своей любви, свой палец сейчас же на свечке?" Зачем они все цитируют друг друга? Почему они читают мысли друг друга? Может быть, они все - просто бред князя Мышкина? Или они все и есть - автор, который недоотождествился с героем, просто потому, что этого сделать нельзя?
Из этой истеричной, болезненной, дикой, громкой и странной, по большому счету, истории можно вычитать почти все, что угодно. Для меня "Идиот" оказался по то, что "Кругом возможно Бог" (меня ужасно завораживает название этой обэриутской драмы) - кругом возможно автор, и никогда не знаешь, из каких кустов глянут на тебя его глаза, как те, которые следили за князем Мышкиным. И никогда не знаешь, когда перед тобой поставят зеркало, в которое захочется войти, чтобы до самозабвения разговаривать, спорить, кричать и плакать, пока не поймешь, что в этом зеркальном коридоре нет ничьих отражений, кроме твоих собственных.