4

«Я список кораблей прочёл до середины...» - писал великий Мандельштам. А я список парафилий прочла целиком и выучила к зачёту. Полк эксгибиционистов, распахнув полы плащей, шагал перед моим внутренним взором. Фетишисты несли свои фетиши, вуайеристы — подзорные трубы, а с чем шли копрофаги — давайте я не буду углубляться. Садисты с гиканьем скакали на взнузданных мазохистах. За ними бежали апотемнофилы в смутной надежде, что кто-нибудь кому-нибудь что-нибудь оторвёт. Стройными рядами маршировали аутогинефилы в женских платьях, диппольдисты свистели розгами, флагеллянты махали кнутами. На тысячу мужчин приходилась только одна женщина — таково соотношение парафилов в нашей цивилизации. Утром я проснулась и пошла на зачёт.

А вот мелиссофилы мне не снились. Их в моём списке не оказалось.

Джесси Беринг, однако, о них упоминает.

Мелиссофилы-то меня и доконали.

В одной из ранних повестей Алексея Толстого некий помещик Налымов, хозяин своеобразного гарема, вздумал издевнуться над гостями: пригласил их на оргию, а сам поставил в окна открытые ульи с пчёлами. Пчелы, известно, греха не любят и принялись гостей в голые места чкалить, а гости все до одного голые. Вот мы с барином животы и надорвали. Может быть, Налымов и его слуга был мелиссофилы-вуайеристы? Ах, шалунишки! Но об этом история умалчивает. И очень хорошо. Собственно, обсуждая парафилии, первое, о чём спрашиваешь себя: а хочу ли я о других людях это знать? Вот Фёдор Сологуб, например, блаженствовал от порки: сей факт что-то прибавляет к пониманию его поэзии и прозы?
А ведь прибавляет.

Итак, американский профессор психологии, открытый гей (это важно), решил раскрыть перед нами постыдные тайны различных сексуальных девиаций и начал весьма нетривиально:
- Да мы все, все извращенцы!
По сути, книга не о девиациях, как таковых, не о девиантах, а о том, почему девиации считаются девиациями. В Древней Греции застыдили бы мужчину, задумавшего жениться на ровеснице. Для зрелых мужчин идеальные брачные партнёрши - девочки от двенадцати лет. То есть именно те особы, за которых в наше время можно плотно сесть в тюрьму и претерпеть общественное порицание. А вот, например, новогвинейская народность самбия. У них принято забирать мальчиков 5-6 лет от матерей и помещать в мужские дома, где основная обязанность детей — орально удовлетворять старших товарищей. Чем больше «мужского молока» поглотит мальчик, тем больше его шансы стать настоящим воином. Беринг пишет: несмотря на эту изуверскую практику, самбия вырастают уравновешенными людьми, не травматиками. Любопытно, если у них такие представления о счастливом детстве, какие же представления о травме и уравновешенности. Сразу вспоминается «Принц и нищий»: Красивая девушка, хороших правил и примерного поведения: никто не видал ее пьяной больше четырех раз в неделю. То, что в одном обществе — наихудшая извращённость, в другом — будет приветствоваться как идеал духовной высоты. Так что озадачиваться, почему, например, скотоложство — это скверно, полезно не только с точки зрения казуистики, а и с точки зрения социологических штудий.

Чего мне не хватило в книге? Женского взгляда на проблему и, более того, женской постановки вопросов. Когда твоя вероятность оказаться извращенкой меньше в тысячу раз, нежели у любого из твоих знакомых мужеска пола, это, согласитесь, накладывает свой отпечаток.
Но.
Я оглянулась на шутовское шествие из моего сна. Оно перестало быть шутовским. Люди, живые люди, страдающие и наслаждающиеся, смотрели на меня.