5

В прочитанных ранее "Доме на краю света" и "Избранных днях" Каннингема чего-то да не хватало. "Дом" - такой типичный разминочный американский роман: затянутый, с провисаниями и слегка подпорченный прямолинейной как топор экранизацией с бровями Колина Фаррелла в главной роли. "Избранные дни" воспринимается скорее как сборка из трёх повестей о трёх временах, по неведомому капризу автора объединённых в одну концепцию тарелочкой с голубой каёмкой, из чего следует глубочайшая по своей силе мысль, что всё меняется, Михалыч, а посуда остаётся. Ну ладно, автор сам говорит, что "было очень важно не написать «Часы. Часть 2». В «Избранных днях» я хотел написать о мире в более широком физическом смысле", и что ждать новых "Часов" не стоит. Меж тем вряд ли у нас скоро появится хоть что-то напоминающее "Часы" по своему хрупкому изяществу и внутренней кинематографической гармонии.

В прологе "Часов" нам показывают одну из самых красивых сцен самоубийства в литературе. То есть мне навскидку больше трёх-четырёх сцен самоубийства в литературе не вспомнить, но все они выглядят примерно так: БУЛЬК и всё. А пролог "Часов" можно использовать в каком-нибудь учебнике как пример идеальной композиции или как сопровождение для ежедневной утренней медитации. Затем Каннингем наконец раскрывается для меня как обособленный автор, самостоятельный и дерзкий, а не как, скажем, временная замена Джонатану "редко-но-метко" Франзену. Это такой вид спорта - найти американца, пишущего как Франзен, не может же быть он один такой красивый, потому что нельзя. Вот, теперь точно нашёл. Здесь вам и "твой палисад пронизан дрожью" по полной программе, и многословное пиршество запахов, и природные лубочные полунамёки на трагедию, и смутные тени на краю зрения в зеркале, лопочущие по-древнегречески.

Наверное, первое, что возникает в голове при упоминании "Часов" - это нос Николь Кидман в экранизации, которую я не смотрел. В какой-то мере роман чуть ли не специально написан под экранизацию: компактный, чётко разделённый на сцены и планы, без лишних рассусоливаний. А все смятенные мысли героинь так и слышишь закадровым голосом, пока те ведут автомобиль или спускаются по лестнице. Кажется, напиши Каннингем вместо романной формы развёрнутый сценарий с пояснениями - впечатление не пострадало бы. Но кто кроме продюсеров читает сценарии к даже оскароносным фильмам? (В тексте есть слегка юморной эпизод с продюсерами, обсуждающими, как написать сценарий триллера с главным героем геем и рискнуть ли вставить в финал гомо-поцелуй. Но только не постельную сцену, нет, что вы! "во-первых, это слишком замедляет действие, во-вторых, вы теряете детскую аудиторию")

"Часы" это что-то типа игривой внутренней рецензии на "Миссис Дэллоуэй", но в то же время на что-то очень неуловимо личное, в чём ни автор, ни герои так и не признаются. Можно ведь в упор не знать, что такое Вирджиния Вулф, но "Часы" при этом воспримутся на ура. Можно в упор не знать, что такое Майкл Каннигем, но его теперь хочется узнать как можно лучше. Хитрец.

Лора ставит на стол тарелки, кладет вилки, и когда они с тихим звоном касаются белой крахмальной скатерти, возникает ощущение, что в самый последний момент ей все удалось, – так художник кладет мазок и спасает разваливавшуюся картину или писатель находит фразу, которая внезапно высвечивает скрытые смысловые узоры и придает всей вещи соразмерность и обаяние. Это каким-то образом связано с расположением тарелок и вилок на белой скатерти. Это столь же неожиданно, сколь несомненно