Давайте все на минуточку замолчим и послушаем, с каким словом обратился к миру великий Набоков:

рассеянный свет весеннего серого дня был не только вне подозрения, но еще обещал умягчить иную мелочь, которая в яркую погоду не преминула бы объявиться; всё могло быть этой мелочью: цвет дома, например, сразу отзывающийся во рту неприятным овсяным вкусом, а то и халвой; деталь архитектуры, всякий раз экспансивно бросающаяся в глаза; раздражительное притворство кариатиды, приживалки, - а не подпоры, - которую и меньшее бремя обратило бы тут же в штукатурный прах; или, на стволе дерева, под ржавой кнопкой, бесцельно и навсегда уцелевший уголок отслужившего, но не до конца содранного рукописного объявленьица - о расплыве синеватой собаки; или вещь в окне, или запах, отказавшийся в последнюю секунду сообщить воспоминание, о котором был готов, казалось, завопить, да так на углу и оставшийся - самой за себя заскочившею тайной. Нет, ничего такого не было (еще не было), но хорошо бы, подумал он, как-нибудь на досуге изучить порядок чередования трех-четырех сортов лавок и проверить правильность догадки, что в этом порядке есть свой композиционный закон, так что, найдя наиболее частое сочетание, можно вывести средний ритм для улиц данного города

Вы ведь тоже бывали в такой ситуации? Ситуации, когда вы не оценили что-то общепризнанное, а нашли его пустым, глупым и бесполезным.
Говорят, что Набоков пишет хорошо или, как минимум, красиво. Но почему я этого в упор не вижу? Напротив, то, как пишет Набоков, все его словесные разливы вызывают у меня только чувство неподдельной скуки, т. е. того чувства, которое не возникает даже при чтении всех этих милых празднословов вроде Кафки, братьев Манн и Пруста (А Газданов, которого иногда сравнивали с Набоковым, например, его роман "Ночные дороги" - это же просто прелесть. Это укор Набокову). Я думал об этом, и пришёл к выводу, что в творениях последних есть какой-то "жизненный аспект", а Набоков, в моём представлении, - это что-то нарочитое, неестественное, надменное... и мёртвое. Но даже если отвлечься от обнаруживаемого чувства скуки, порой переходящей в тоску, то и тогда я не смогу положив руку на сердце назвать набоковские тексты красивыми. И если говорить о стиле, то есть ещё один аспект -стиль (да и всё прочее) должен определяться темой, т. е. если человек желает написать роман об ужасах войны, то ему явно не стоит писать что-то вроде: " В жидком супе, который подала ему молоденькая официантка (её серое платье почему-то напомнило ему те исписанные ровным почерком письма, написанные на мраморной бумаге, - рубль-пятьдесят лист, - которые присылала Виола каждое воскресенье) варёная морковь напоминала баржи, огибающие мелкие островки из дешёвого растительного масла, а две картофелины покачивались на "волнах" словно девичья грудь, что особенно понравилось Борису и придало его мыслям известное и весьма игривое направление, вселив в него неожиданную бодрость и доброе расположение духа, столь необычное для человека, оказавшегося посреди военных действий в городке, куда (ох уж эти истории) случайно забросила его неумолимая судьба."
Приведу пример взаимоотношения так сказать фабулы и стиля, и попытаюсь связать его с Набоковым. Читал я, значит, недавно роман Леонида Андреева "Дневник сатаны". И пусть идея воплотившегося сатаны мне не близка, но то, как написан роман - это восторг. Это даже не красота, а какая-то внутренняя мощь, а самое главное, что читая его, ощущаешь гармонию того, как написано, с тем, о чём написано, и нисколько не сомневаешься, что именно так нужно рассказывать об этом. Ситуация с Набоковым диаметрально противоположна. Сюжет, как это обычно у него бывает, играет роль чисто формальную. Набоков, вообще, характерен для меня именно своим безмыслием. Это даже апофеоз безмыслия. И письмо живёт у него своей жизнью - это что-то раздольное, самодовлеющее и бессмысленное, напоминающее любимую автору ловлю бабочек.
Идём дальше. И посмотрим, как обстоит дело у Набокова с деталями. Сергей Довлатов, рассуждая об особенностях отечественного и западного "книгописания" предположил, что причина традиционного русского многословия заключается в постраничной оплате. И далее, он шутя придумал коротенький текст, обременённый излишними деталями. Но что за диво! Открываешь "Дар", и видишь, что эта толстенькая книжка (412 страниц в моём издании) - одна большая свалка из лишних, бессмысленных, ни чему не помогающих, ничего не раскрывающих, никуда не ведущих деталей, включая бредовые авторские отступления вроде: иностранный критик заметил, что бла-бла-бла. (Кроме того, автору для морального удовлетворения крайне важно казаться остроумным, поэтому он козыряет своим идиотским остроумием вроде "кривых ног и довольно красивого лжекитайского лица"). Опять же, детали нужны для большего вхождения в мир книги или для точности мысли или описания, то есть, иной раз - они не нужны. В этом смысле, Набоков - это свихнувшийся Чехов. Я очень люблю его "Дом с мезонином", но если бы за эту историю взялся Набоков, то она растянулась бы на безбрежное море из пятисот страниц, в которых бы потонули и дом с мезонином, и рассказчик, и сёстры, и всё на свете.
И несколько слов про объём. Вы когда-нибудь задумывались о том, зачем вообще люди пишут толстые книги? Неужели они не могут изложить всё на ста страницах? Мне кажется, что в лучших вариантах подобных эпосов, проявляется связь с эпохой, её всестороннее исследование или описание, благодаря которым читатель может в неё войти ("Война и мир", "Тихий Дон", например). Иногда, человек не умеет лаконично выразить свою мысль, не обладает достаточной "чуткостью" (той, которая, например, есть у японских классиков), поэтому он многословно и "всеаспектно" её развивает, увеличивая объём. И есть много других вариантов, например, диккенсовский. Набоковский вариант, как мне кажется, более распространён: сказать нечего, а хочется.
Я и так отнял у вас много времени, но мне хочется рассказать о ещё одном - и самом трудном - аспекте. У него, кажется, ещё нет названия, он не зависит от таланта, стиля, важности темы или заинтересованности в ней автора, и постигается преимущественно интуитивно. Я, кстати, замечаю, что в моих писаниях его, к сожалению, нет. Вот смотрите, даже если Толстой (а ведь я его не люблю) напишет просто слово "Ночь" и поставит точку, то у меня всё равно возникает чувство монументальности, основательности, весомости, словно кулаком по столу. А порой я открываю именитого писателя и чувствую легковесность, даже если текст написан хорошо и повествует о чём-то серьёзном. Например, я открыл как-то заслужившего нобеля Зингера, и почувствовал легковесность, а открыл его брата Исроэла-Иешуа (да-да) - и почувствовал знакомую, но столь редко встречающуюся основательность, которой, как можно догадаться, совершенно нет у Набокова.
Завершаю. Было время, когда я чуть было не полюбил прозу Владимира Владимировича, но это быстро прошло - эстетический вкус не пропьёшь. Так вот, я в той или иной мере знаком с несколькими текстами Набокова ("Лолита", "Дар", "Камера обскура", "Машенька", "Ада"), но окончательно убедился лишь сейчас, Набоков - человек книжно мыслящий и праздно болтающий.
Несколько дополнений: нашёл рецензию, с которой не могу не согласиться, а так же частично не могу не согласиться с рецензией пользователя barbakan.
Всё.