4

Когда я открыла этот роман, то сразу подумала – ага, вот оно, лёгкое чтиво, которое я проскочу по диагонали ради развлечения. Но не тут-то было. Читать оказалось сложно, и многие абзацы приходилось перечитывать, чтобы выудить из них как можно больше.

Я не знаю, как называется такой стиль – то ли постмодернисткая словомешалка, то ли философская притча, то ли волшебная сказка, то ли аллегория на современность, то ли лингвистический экзерсис, основанный на фонетическом подобии и смысловой многозначности слов и именно это акцентирующий. В любом случае, подобие реальности и логической последовательности здесь самое условное.

Главным образом текст базируется на метафоре, "на многосмыслии и многомерности", по выражению самой Юны, а метафора – это великая сила, она способствует интуитивному мышлению, достижению полного понимания вещей. Из интервью (кстати, очень интересного интервью): "Просто описание уже не работает, нужно продумать опции "текстового сознания", например, эффект перепрыгивания смыслов в энергетические выгодные узлы событий…"

Художественная литература, основанная на метафорах, хорошо известна и любима многими. Сразу вспомним, например, Льюиса Кэрролла или Фернандо Арабаля с его "Необычайным крестовым походом влюбленного кастрата". Но если Кэрролл строит текст на логических парадоксах, а Арабаль пользуется каламбурами и смешением смыслов ради забавы, иронического сарказма, то Юнну Летц интересует прежде всего полнота смысла, глубина метафорических связей, "энергетические узлы событий".

Находить смысл и глубину в этом тексте было нелегко, и многие абзацы проскакивали вхолостую, но некоторые вдруг попадали в цель, раскрывались в самой своей настоящей метафорической красоте – и это было здорово. Вероятно, такое попадание и промах зависят от текущего настроя читательского сознания, и если перечесть эту книгу через пару-тройку лет, то смысл в ней откроется совсем по-другому, и оценка книги будет другой. Но сейчас я думаю, что роман очень хорош, а Юна Летц обладает большим талантом. Написать такую книгу в 28 лет – это сильно.

Биография гласит, что она "около пяти лет прожила в Мозамбике, побывав в самых редких и далёких от цивилизации местах Африки". Африка – это, конечно, хорошее место для наблюдения за внутренними реальностями и отображения их словами. Раз уж я начала приводить для сравнения известных писателей, то по поводу Африки вспомню любимого своего Пола Боулза. Африка влияет.

Это было слово, в котором они успокоились, это был тот, и люди гордились им, прятали его, век за веком учились держать его в своей голове; сначала выпадало, но многие времена тренировок – только чтобы удержать этот смысл, огромную глыбу смысла, которая висела наверху и по сторонам, которая пронизывала жизнь, данную короткими импульсами как сердцебиение; каждый удар – это один человек. И вся эта махина под названием «мир» постепенно копией явилась изнутри человека, и теперь это было как зеркало обоюдозеркальное: мир внешний и мир внутренний, а между ними – перегородка в виде человека, которую надо было выдавить, и всякие духовные практики как переходный процесс. Люди научились читать про себя, думали книги, сначала по чуть-чуть, потом выращивали целые миры в собственных головах, и слово возвращалось обратно. Оно летало, и люди учились летать, когда они читали, всё это происходило на самом деле, и вскоре слова растворились, сама корочка слов растворилась, и остались чистые смыслы.

И тогда они были готовы, люди были готовы к огромному переходу в новое состояние всемерного текста, где слова копились свободным смыслом, и это было знание. Так они могли перейти, но вторглись какие-то шумы, «испорченные слова», и это были цифры. Цифры заполонили всё вокруг, но цифрами нельзя было любить, дружить, цифрами нельзя было хватать мысли, цифры не заменяли слов.

Вместе с угасанием лампад идёт процесс сворачивания абстрактного мышления. Многое пришло именно оттуда, жаль, что теперь забыли. Вера осуществляет то, что для разума – чистое безумие: превращает невидимое в сущее