4 Машина для выполнения приказов

Прежде всего, мы должны слушать фюрера, а не философствовать.

Я немного (много) затупила, начиная читать эту книгу. Дело в том, что я, добавив книгу в виш и запомнив, что точно хочу ее прочитать, стараюсь в дальнейшем избегать чтения аннотаций и чужих рецензий, дабы не словить спойлеры (и распространяется эта привычка даже на биографии и другую подобную литературу, где слово «спойлер» не очень применимо). Так вот, почему-то мне изначально запомнилось, что «Смерть – мое ремесло» описывает вымышленного персонажа, некий собирательный образ эсэсовца, историю его становления. И только, когда я прослушала уже значительный кусок книги, до меня дошло, что главный герой – реальное (и очень печально известное) историческое лицо. Да, он выведен под другой фамилией (Рудольф Ланг), но прототипом послужил не кто иной, как Рудольф Хёсс – комендант Освенцима. И с того момента, как до меня дошел этот факт, отношение к книге несколько изменилось.

Дело в форме повествования: оно идет от первого лица, то есть это своего рода «мемуары» Ланга-Хёсса. Он рассказывает нам обо всей своей жизни: детстве в семье со строгим и фанатичным отцом, участии в Первой мировой, попытках найти работу в голодной послевоенной стране, вступлении в НСДАП, дальнейшей работе вплоть до руководства лагерем смерти, ареста и суда.

И отношение у меня сложилось в данном случае очень противоречивое. С одной стороны, такой формат подачи позволяет проникнуть в мысли персонажа, встать на его точку зрения (как бы мало ни хотелось это делать, когда речь идет о подобном человеке). С другой, повествование от первого лица кажется мне приемлемым в двух случаях: когда это реальные мемуары и человек говорит сам за себя, или же когда персонаж полностью вымышленный и за него говорит автор.

Книга Робера Мерля – ни то, ни другое, по сути, это вымышленные мемуары реального лица. И хотя они охватывают и более или менее точно передают все известные факты биографии Хёсса (что плюс), однако оставляют большое пространство для сомнений в тех моментах, когда речь идет о его размышлениях, сомнениях, внутренних проблемах, отношениях с близкими и т.д. Имеет ли все это под собой какое-то основание или же является исключительно домыслами автора? Я не знаю.

Реальный Хёсс до казни успел написать автобиографические записки, и Мерль, как я полагаю, использовал их в своей работе. Правда, не могу сказать, насколько «Смерть – мое ремесло» им соответствует, потому что самих записок я не читала. К тому же, существуют некоторые сомнения в том, что они полностью правдивы и даже в том, что они вообще написаны самим Хессом. Но вот по рецензиям читателей этих самых записок я могу заключить, к примеру, что он там пишет о себе в детстве, как о самом обычном немецком ребенке, дружелюбном, имеющем увлечения и т.д. По запискам можно сделать вывод, что его «очерствение» происходило постепенно, под влиянием войны и прочего.

У Мерля же это совершенно явно не так. В его версии Рудольф Ланг с детства обнаруживает явные психические отклонения. Никто никогда не ставил ему диагноза, но описание его внутреннего мира и поведения наводит на такие мысли: он был фактически социопатом, не обладал ни малейшими проблесками эмпатии, страдал навязчивыми ритуалами, без выполнения которых не мог чувствовать себя спокойно, его преследовали припадки в ситуациях неопределенности, и потому он втройне стремился к такой жизни, когда всегда была бы ясна цель и был бы четкий приказ – что делать, и успокаивал себя монотонными занятиями типа чистки сапог. Все это вдобавок усугубилось «благодаря» его отцу – религиозному фанатику и домашнему тирану, заставлявшему детей каяться по любому поводу и не терпевшему ни малейшего отступления от установленных им правил, даже самых абсурдных (например, ни за что не смотреть в окно, когда его моешь).

Да и позже, уже после того, как Ланг начал работать, а затем отправился добровольцем на фронт, он как будто бы с самого начала не испытывает иных эмоций, кроме страха провалиться, не выполнить приказ, а также стыда за то, что он, по его мнению, проявил недостаточную преданность. Да, еще он испытывает неприязнь, когда приходится прикасаться к кому-либо. При этом вид трупов или «ошибочное» уничтожение деревни, которую перепутали с другой, нисколько его не тревожат.

Так вот, любопытно, были ли какие-то фактические основания у Мерля написать именно так или он это, так сказать, «художественно домыслил». Если второе, то интересно, что он хотел этим сказать. Что только такие люди и могли стать «идеальными» эсэсовцами и сделать там хорошую карьеру? Что нормальный человек с нормальным детством не смог бы настолько бездумно подчиняться приказам и стать фактически машиной для убийств? И не просто машиной, которая может нажать на курок, а мыслящей, деятельной, рациональной, обладающей организаторскими способностями, умеющей придумать способы, как осуществлять «специальную обработку» заключенных с наибольшей эффективностью, при этом думая об этих заключенных просто как о «единицах», а не о живых людях. Но ведь исследования (да и история) показывают, что люди могут творить лютую дичь под влиянием толпы, транслируемых общественных норм или того же приказа, который как бы снимает личную ответственность. Делать такое, что в обычной жизни им бы и в голову не пришло. А так хочется верить, что до такого нормальный человек дойти не способен… Увы. Но, как бы там ни было, версия Мерля имеет право на существование, и прослушала я ее с интересом.

При этом, несмотря на все свои «странности», а иногда даже и благодаря им, в других обстоятельствах это был бы ценнейший и незаменимый специалист, который мог бы прекрасно управлять, скажем, заводом или фабрикой. Или фермой, как он делал некоторое время до вступления в СС. Вся суть в том, что для него при выполнении приказов словно не существовало разницы между производством товаров, выращиванием еды или массовым уничтожением людей. Он абсолютно любое дело, в котором видит свой долг, будет выполнять с немецкой основательностью и скрупулезностью, отдавая этому делу всю свою энергию. Интересно, что, кроме преданности долгу, педантичности и исполнительности, одно из главных качеств Ланга – честность. Он не нарушит слова, даже если это грозит ему смертью, он не станет обманывать даже ради перспективы выйти из тюрьмы, он не станет хитрить, чтобы поменьше работать, даже если уже валится с ног от усталости. И такая честность в сочетании с полной неспособностью отказаться от выполнения приказа, приводит к страшным последствиям. Как справедливо выразился один из героев романа, честные люди – порой самые опасные. Особенно, когда попадают на такую должность, какая была у Ланга и «честно» стремятся как можно лучше выполнять свои обязанности... Он так же честно признается, что эти обязанности ему не нравились, они были «нудными» и неприятными, однако что поделаешь – приказ есть приказ.

Примечательно, что на суде он возмущался, когда его обвиняли в том, что он бил заключенных и охранников. Он протестовал: никогда он никого своей рукой не ударил и, если б увидел, первый бы пресек. Убивали и сжигали людей – такое было, не отрицаю, но ударить – никогда. А когда его обвинили в том, что он за время своей деятельности на посту коменданта убил 3,5 миллиона человек, он педантично поправил, что всего 2,5 миллиона. А на шок от циничности этого заявления возразил, что всего лишь поправил неточность.

В книге Мерль использует жену Ланга в качестве «голоса совести». Она, узнав, чем занимается ее муж (могла ли она действительно не знать? В подробности ее, конечно, никто не посвящал, но догадываться она должна была о многом. Скорее уж, было удобно не думать об этом), задавала ему вопросы, который мог бы задать любой человек в этой ситуации. Но все его ответы сводились к тому, что «я подавал рапорт об отправке меня на фронт, но мне сказали, что я больше пользы принесу здесь, а не выполнить приказ я не мог, поэтому делал то, что делал, каждый должен выполнять свою работу». Он признавал, что уничтожение евреев, вероятно, было ошибочным, но не потому, что убивать вообще плохо, а потому что никак не послужило цели, ради которой, собственно, задумывалось. Точнее, той цели, которую ему внушил в свое время Гиммлер и в которую он, по крайней мере, по его словам, верил до самого конца войны.

Такую вот книгу довелось прослушать: попытка погрузиться в мысли и душу человека, своей деятельностью уничтожившего огромное количество людей, но, по всей видимости, не испытывавшему по этому поводу угрызений совести. Или же затолкавшего их так глубоко под слой уверенности в правильности своих действий, что уже и не достать.