5 Драма о всякообразном человеческом голоде

«Циники» совершенно разбили мне сердце. Думаю, такую историю мог написать только драматург, а так написать эту историю мог только поэт. То есть да, написать этот текст похоже мог только Мариенгоф.

Ольга, главная героиня текста, испытывает голод. Обычный, культурный, социальный, отеческий — в дефиците оказалось всё, что наполняло её рутинную жизнь до революции. Читатель видит голодную Ольгу через оптику Владимира, её как бы мужа, влюблённого интеллигента. Владимир хочет только любви.

Но ни у него, ни у героини нет возможности удовлетвориться: она приспосабливается, очаровывает, использует и в финале проигрывает, растратив всю себя. Он приспосабливается к ней, живёт её голодом. Но сначала переживает огромную травму, которая в результате как будто стирает личность Владимира и делает его придатком Ольги.

Ни Ольгу, ни Владимира, кажется, не может быть жаль. Они становятся надломленной интеллигенцией, революция пережевала их и выплюнула на мороз.

Я думаю, что самое важное в «Циниках», как и в любой хорошей пьесе, кроется в подтексте. Невидимые нити, которыми реальность текста пришита к исторической реальности, пронизывают человеческое, а потом от человека ничего не остаётся. Через подтекст можно проследить, как через надлом у героев высыпается душа.

Циничность у Мариенгофа — результат внутреннего непринятия действительности героев, способ отстранения, который оказывается, к сожалению для Ольги, коротким путём к смерти. Для Владимира отстранение и погружение в отстранение Ольги — как затяжная депрессия, игра в несуществование, которое даже кажется ему бессмертием. Вот так вывернулись людские жизни.

Этот текст остался бы пьесой, если бы не поэзия. Вечная зима у Мариенгофа всегда разная, и каждый раз точная в метафорах. Физические образы, которые Владимир представляет перед читателем, не оставляют сомнений, что их мог выдумать франтоватый историк из Пензы. Циничные шутки героев метки и веселы, пока поэзия не суровеет и не приобретает обыденный и уставший голос. Мир «Циников» ярок, даже когда читатель наблюдает его через обледенелое окно, и в этой яркости есть мастерская лёгкость внешнего сюжета.

Впрочем, читателю с текстом приходится тяжелее, чем героям. У Владимира с Ольгой в финале наступает весна; читатель переживает прочитанное, на три слоя замотанный в вечную зиму.

Могла ли Ольга насытиться? Могла ли стать кем-то ещё? У меня есть все основания считать, что до «Циников» она была нежной и послушной дочерью, образованной и приспособленной к жизни. И мне не хотелось бы, чтобы её суть поменялась. Увы, это значит, что Ольге придётся быть перемолотой жерновами революции.

Вот если бы она поняла раньше, что голод не утолить фастфудом и лозунгами на ширмах недуманного культа, разговор был бы очень актуальным. Жаль, что это невозможно.