4

Я – вуайеристка, я человек, который стоит у оградительной ленты, натянутой полицейскими, и наблюдает, как рушится чья-то чужая жизнь.

Не знаю, что это обо мне говорит (подозреваю, что слишком многое), но я испытываю явную слабость к историям о неприкаянных тетках средних лет, попавших в новое для себя место и на почве застарелых ментальных травм начавших видеть-слышать и испытывать всякое - то ли ненароком повернувшихся винтом, то ли и в самом деле узревших призрака в доме на холме или змея в Эссексе.
Кое-какая историчность, душная атмосфера и натянутые разговоры со скрытым подтекстом только добавляют подобным романам очарования.
Как и медленное повествование, позволяющее лучше отследить гнетущие вайбы тонкой грани между нормальностью и безумием, правдой и самообманом, загадкой внешней и хоррором камерным, психологическим, запертым исключительно внутри отдельно взятой личности.

"Горький апельсин" имел все шансы пополнить список любимых книг такого рода.
39-летняя Фрэнсис, специалист-самоучка по части садовой архитектуры, в разгар лета 1969 года приезжает в обветшавшее поместье, расположенное где-то в английской глубинке, чтобы оценить тамошние ландшафтные красоты по заказу его нового американского владельца.
Та же Фрэнсис, но уже на 20 лет старше, валяется в больничке строгого режима, почти парализованная и, кажется, в запущенном когнитивном состоянии. В промежутках между визитами навязчивого викария, обтираниями и почти насильной кормежкой она погружается в дрейф по волнам памяти о самом интересном периоде своей жизни, когда познакомилась в том доме с очаровавшей её парой, Питером и Карой.
Питер раньше занимался скупкой редких книг у родственников умерших (и это, в общем-то, звоночек по части облико морале), а теперь должен оценить внутреннее убранство и состояние дома. Кара сразу выглядит образцом экзальтированной натуры (если не классической истерички) - с утра чуть не вниз головой виснет на видавшем виды фонтане, к обеду шокирует местную общественность неприличными выходками в церкви, а к вечеру примеряет на себя образ примерной супруги, готовя шикарный обед из блюд высокой итальянской кухни (если не напьется раньше и не утонет в собственных внушающих большие сомнения рассказах о шубе, подаренной одним из легендарных битлов, или еще каких приключениях злоключениях).

Для Фрэнсис, которая последние 10 лет провела в заботах об уходе за лежачей деспотичной матерью, такое знакомство становится глотком свободы и дверью в дивный новый мир пороков и искушений.
Теперь уже не надо являть собой жалкое зрелище, в одиночестве поглощая банку сардин в томатном соусе за импровизированным столом из накрытого запасной наволочкой чемодана, как не надо и носить сдавливающее многократно критикованные матерью пухлые формы белье. Пусть у соседей снизу дела с мебелью обстоят не лучше, зато они по-настоящему живут, дышут полной грудью и, похоже, получают удовольствие даже в самые жаркие дни этого тянущегося на манер сладкого сиропа лета.
Фрэнсис больше не нужно познавать настоящую жизнь посредством чтения скабрезных надписей на стенах вокзального туалета. У неё теперь для этого есть друзья. Шикарные вечерние обеды в походных условиях.
Ленивые прогулки до озера и обратно. Несчетное число бутылок в случайно обнаруженном Питером винном погребе.
А еще - вмонтированная невесть кем и когда в пол её ванной часть телескопа, позволяющая наблюдать за ванной Кары и Питера (которая, правда, по-моему, служит больше метафорой их отношений, нежели источником хоть какой-то внятной информации).

Декорация для всех этих непростых межличностных построений выбрана удачная - купленный американцем дом пребывает в самом плачевном состоянии.
Годы квартирования здесь армии и последовавшего за войной запустения погрузили в пыль, непролазные заросли и сорняки всё, что только возможно.
Пышно зеленеет здесь, кажется, только апельсиновое дерево в полуразрушенной оранжерее, да и то символично оказывается померанцем с очень горькими на вкус плодами.
Изысканные блюда, бесконечные курение-выпивка и подчеркнуто легкомысленное поведение вроде бы помогут рассказчице Фрэнсис и прочим участникам событий на время избавиться от бремени одиночества, неуверенности и вины, но, если присмотреться повнимательнее, абсолютно всё там окажется таким же гниющим и разваливающимся на части, как и окружающий их дом - причем задолго до разъясняющей дело концовки.
Остается только дождаться, каким путем нас к этому подведет автор, и это томительное ожидание развязки с легким налетом переживания сверхъестественного (которое, впрочем, служит здесь исключительно отражением внутренних тревог) по-своему завораживает.

С удовольствием поставила бы книге оценку на полбалла выше, если бы не два расстроивших меня обстоятельства.
Первое - избыточность описаний бытования нынешней Фрэнсис в режиме полуовоща с нещадными повторами и проговариванием уже очевидного.
Второе - обилие отсылок к классике готики, которое порой выглядит чуть ли не огульным заимствованием. Судьба Фрэнсис во многом является калькой героини Ширли Джексон из "Призраков дома на холме". Кое-где в тексте отчетливо торчат уши "Грозового перевала", "Маленького незнакомца" Сары Уотерс и даже знаменитого хичкоковского "Психо". Начитанность автора и "пасхалки" для фанатов жанра - это всегда неплохо, но, на мой вкус, не в таких количествах и не столь прямолинейно.

Кто мы такие – разве возможно об этом рассказать целиком и полностью? Все это только в наших головах. И в памяти тех, кто нас любил.

Приятного вам шелеста страниц!