5

Мориак гениален. Настолько умело он заставляет читателя сопереживать героям и сосуществовать с ними на протяжении всей книги. И это сосуществование с героями, чувство непонятно откуда взявшейся причастности к их бестолковым жизням и смертельно бьющим по близким поступкам, вызывает просто физическое ощущение боли.

Боли за беззащитного маленького мальчика, которого одиноким щенком выкинули в огромный страшный мир, мир где даже "боженьки" нет. «Где же в этом жестоком мире живет бог? Где он оставил хоть какой-нибудь след?» , - прозвучит вопрос ребенка, вопрос в пустоту.

Боли за мать, "замурованную в своем никому не ведомом мире страстей и мыслей». Мать, которая не видит настоящего, не пригрезившегося, сына и не чувствует его такую же настоящую, и уже совсем не детскую боль в начинающем пробиваться от сна сознании.

Боли за отца, не вылезающего из мира страшных грез, потому что жизнь в реальном мире - пытка, и ушедшего в мир тьмы, в пустоту, вслед за сыном.

Гнев, лично у меня, в книге вызвал только учитель. Давший ребенку самое страшное, что можно дать человеку, надежду, которой не суждено осуществиться. Он вырвал мальчика из привычной тьмы, подарил 12 часов счастья и надежды, и кинул обратно, в тьму, уже навеки поглотившую ребенка.

Повесть, такая короткая, вызывает такую сложную гамму чувств, что я бы не рекомендовала ее к прочтению особо впечатлительным лицам. Как впрочем и всего Мориака.
(И это говорит человек, прорыдавший всю вторую половину книги. Критичнее надо быть к себе, милая, критичнее.)