2.5

Не стоит использовать лишние слова. Как говорил Эзра Паунд: “Классическая литература - это простые слова, заряженные глубоким смыслом.” Соответственно, каждое слово, которое не вносит своего вклада в смысл абзаца, является лишним, мешает восприятию и, разумеется, затрудняет понимание. Всегда помните, что краткость - сестра таланта. (Дж. Оруэлл)

Вынуждена признаться, я очень эгоистичный читатель. Каждого нового автора, каждую новую книгу я прошу сделать мне интересно. Так вот Музиль оставил меня совершенно неудовлетворённой. И вовсе не потому, что не дописал свой мagnum opus, а потому что, как в анекдоте про корову на скачках, "ну, не шмогла я, не шмогла".

Автор безжалостно препарирует бытие, разлагая его на такие мельчайшие частицы, которые еще не открыты физиками и из которых можно сложить прямо противоположные утверждения о чём угодно, так что в конечном итоге вся наблюдательность, аналитические способности и писательский талант Музиля сводятся к набору печатных знаков, которые, в свою очередь, сливаются в мало приглядное банальное словоблудие. Вот и хочется вернуться в прошлое и попросить Музиля держать руки над одеялом подальше от печатной машинки. Велеречивый мёд после второго литра на вкус - уже чистый дёготь. И это - при всём его уме - автор мог бы понимать, но, очевидно, тяга самовыразиться и самовыставиться в наиболее неудобоваримом виде превозмогла все доводы рассудка (если таковые были).

Что касается неудобоваримости, то на протяжении всей книги, в очередной раз завязнув, словно муха в варенье, в глубинах очередного размышлятельного абзаца, я с ужасом пыталась представить, как же современники автора, его соотечественники продирались через пересечённую местность его сентенций, где Бог знает, что сложнее было не потерять: нить повествования или отделяемые приставки.

Дальше...

Со страниц своей почти бесконечной книги кричит г-н Музиль: "Я заметил! Я наблюдал! Я осознал! Я сформулировал!" Подобно ребёнку, только что усвоившему связь между словом и предметом, между означающим и означаемым, автор старается заярлычить, вербализировать и литературно закрепить каждое движение человеческой души, каждый нравственно-духовный сдвиг,каждый скрип колеса истории и каждый, прошу пардону за приземлённость, чих и пук. Итого, имеем мы книгу без свойств. Нет, точнее говоря, книгу, характеризуемую одним проминентным свойством - своим объёмом. Много ли можно найти в этой книге? Безусловно. Как многое можно найти и в обычной воде из-под крана.

Со мной случилось два впервые, благодаря этой книге. Во-первых, мне пришлось прочитать краткое содержание романа на одном удобном ресурсе, чтобы привести в порядок разрозненные сюжетные частицы, так и не собравшиеся под пером Музиля в удобоваримое литературное целое. Во-вторых, мне посчастливилось ознакомиться с критической статьёй Затонского, чтобы определиться еще и с основной идеей произведения. Суммирую все полученные из сторонних источников (в большей степени) и из самой книги (в меньшей степени) данные.

Сюжет выстроен вокруг события национального (?) масштаба - "параллельной акции", которую воплощают в жизнь такие разные люди, преследующие столь разные интересы, что их трепыхания более всего напоминают историю небезызвестных лебедя, рака и щуки. С какой-то целью автор вводит в книгу маньяка-убийцу Моосбругера, которому герои романа приписывают мотивы и свойства, более всего отражающие цели и желания самих интерпретеров. Читателю так же предоставляется возможность наблюдать за действиями нескольких взбалмошных дамочек в разных локациях. Впрочем, слово "действие" в контексте "ЧБС" является явным преувеличением и злостным искажением истины, поскольку всё сводится к бесконечной болтовне и редким обнажениям. Между этими дамочками и рассуждениями (в т.ч. о судьбе маньяка) мечется Ульрих - наш главный герой, он же, пожалуй, герой единственный, потому что совершает максимум телодвижений, выделенных на всю книгу скупым на экшн автором. Именно Ульрих носит почётное звание ЧБС.

Довольно долго я не могла понять отношение автора к своему ГГ, поскольку, во-первых, само словосочетание ЧБС отдаёт чем-то негативным, во-вторых, Ульриха активно критикуют все остальные действующие (вернее сказать, бездействующие, но много рассуждающие, думающие и чувствующие) лица. Как выяснилось, опять же благодаря Затонскому, Ульрих всё же не отрицательный персонаж, а отсутствие свойств не такой уж и порок (хотя и большое свинство, конечно):

Ульрих как "человек без свойств" - это не только зримое воплощение уже известных нам опасений Музиля, касавшихся внутренней "бесформенности" современного человека, но и попытка осознать эту "неизбежность", так сказать, в позитивном плане, извлечь из нее для общества и для человека конструктивные уроки. Ульрих - не человек с "чувством реальности", а человек с "чувством возможности", то есть тот, чьи свойства еще не застыли в границах чего-то единичного, конкретного и находятся в состоянии перманентного акта творения. Он знает, что способен стать всем, и знание это
предохраняет от эгоцентризма, от убийственно серьезного отношения к собственным мнениям и поступкам, какое присуще людям, заключенным в тюрьму "характера". Ульрих обладает даром идти "рядом с собой" и не считаться с прихотями и капризами своей натуры. Жизнь для него - не сцена, где самовыявляется "я", а калейдоскоп, создающий бесчисленное множество узоров, при каждом повороте - разных. Для Ульриха мир, по выражению Музиля, - "большой исследовательский центр, где испытываются и наново создаются лучшие человеческие формы".

Приступая к чтению ЧБС, нужно быть готовым к тому, что:
1. это не художественное произведение, а скорее эссе на социокультурную тему, практически нон-фикшн;
2. еще долго после прочтения ЧБС тянет изливаться словесным по излишеством в разговорах, переписке и, увы, отзывах на книги; и эти излияния не вызывают в реальных и виртуальных собеседниках ничего, кроме недоумения и раздражения, что я считаю вполне закономерной и оправданной реакцией.