5

Что же в действительности происходило с Патриком Бэйтменом – богатым яппи, извращённым фантазёром и серийным убийцей? Рассказ от первого лица не даёт читателю ключей для отделения патологических фантазмов героя от реальности. И тогда становится ясно только одно: Бэйтмен – не светский бездельник, не убийца, а, в первую очередь, запутавшийся в себе и страдающий человек.

Одна группа читателей не сомневается, что Бэйтмен – действительно маньяк, ведь все герои слышат о зверских убийствах в округе, а где-то даже висит полицейский фоторобот с его лицом.

Другая группа видит в ненормальности героя указатель на то, что все убийства и прочие проделки происходили лишь в голове Бэйтмена, ведь есть попросту нереальные сцены перестрелки с полицией и убегания от ожившей скамейки. К этой же идее подводили сцены, когда квартира, в которой герой хранил трупы, во время очередного посещения оказалась совершенно пустой и чистой, или когда Бэйтмен решил признаться в убийстве, однако оказалось, что «убитого» совсем недавно видели вполне живым.

Подобные споры бессмысленны, ведь вряд ли даже сам писатель знал, что в его книге правда, а что вымысел. Скорее, он намеренно создавал неоднозначность прочтения и ситуации, которые можно с успехом объяснить противоположными теориями. К примеру, свидетель «убитого» вполне мог спутать его с кем-то другим – в книге герои это делают постоянно из-за следования единым модным канонам, а квартиру, где хранились трупы, могли вычистить сами владельцы, дабы избежать хлопот с полицией.

Писатель умышленно убирает границу между реальностью и фантазиями, перемешивает ингредиенты, запутывает читателя и создаёт логические круги. Таким способом сатира над обществом достигает точки своего превращения в сумбурную онтологию, в которой само понятие реального относительно. Например, если внимательно изучить пласты описаний якобы модной одежды на героях, то окажется, что те выглядят вовсе не гламурными звёздами, а скорее, цветастыми клоунами. Кроме того, сам сплэттер и «torture porn» – эксплуатационные и полностью выдуманные жанры, которые в характерных описаниях романа и даже используемом языке выставляют свою фантазматическую сущность.

Так что зря обвиняют писателя в пропаганде жестокости: всей описываемой жести не было. Её даже не он придумывал, а некий злой дух, который посещал писателя по ночам («С ужасом я наблюдал за своей рукой, ручка вела её по жёлтым разлинованным листам»). Это то, что С. Л. Франк звал «непостижимым», и это то, что потом нашло отражение в борьбе «реальности» и прорывающегося в него вымысла в самом романе.

И что же это – невозможность отличить действительность от фантазий – на языке современной философии? Не что иное как «гиперреальность» Ж. Бодрийяра. Структура романа отражала лишь суть современной постмодернистской культуры с её зрелищностью, видимостью, игрой и, конечно, двуличием.

Бэйтмен выступил экстремальным воплощением этого лицемерия: привлекательный, богатый, следящий за собой успешный бизнесмен ночью превращается в жаждущего крови душегуба; обличающий социальную сегрегацию, неравенство, расовую дискриминацию и потребительство в кругу коллег, он будет издеваться над негром-попрошайкой и прирежет бродягу в переулке. Фантазии сами становятся более реальными, чем политкорректная действительность. «Мне нравится расчленять девушек», – говорит он своим коллегам в лицо, а те либо не воспринимают это всерьёз, либо вообще не замечают.

Мир внешних приличий и обычаев выбивает из Бэйтмена ощущение «я», заменяя его на «он». Показательно в этом отношении неожиданное переключение повествования с первого лица на третье в одном из эпизодов. У Бэйтмена нет личности, нет сострадания, даже убийства уже не вызывают в нём никаких сильных чувств. Он сам, его сознание, и его дискурс держатся на хаотичном конгломерате названий музыкальных групп, ресторанов и клубов, торговых марок и телепередач.

Бэйтмен был списан в основном с самого писателя. Через семь лет, в своем следующем романе, он покажет, что может быть кое-что похуже разрывающего сознание внутриличностного конфликта.