3.5 «О дивный восток! О сказочный край! Здесь яд и булат погибель сулят, смотри не зевай!»

Погибель в современном Багдаде сулят не яд и булат, а тротил и гексаген. А край этот действительно сказочный. Здесь христианские святые разговаривают с прихожанками ассирийской церкви, экстрасенсы идут по следу преступника (и ведь находят же его, черт побери), а души невинно убиенных возопиют к отмщению, выбирая своим орудием безжалостного монстра, составленного из частей тел погибших.

На этом жутковатая сказка заканчивается и начинается еще более жуткая реальность периода американской оккупации. Развороченный Багдад, в котором этническими или религиозными чистками никого не удивишь, а теракт вполне себе ежедневное мероприятие.

Нужно отдать Ахмеду Саадави должное, размышляя о причинах такого положения, он не идет легким путем клеймения и демонизации американцев (а я, признаться, чего-то подобного ожидала). Автор смотрит на проблему шире и затевает масштабный разговор о коллективной ответственности.

Не только Саддам Хусейн, США, новые амбициозные политики и старые кровожадные силовики в ответе за происходящие. Свою лепту в распространение зла на иракской земле по Саадави осознанно или не очень вносит почти каждый иракец. Эту мысль писатель убедительно иллюстрирует через истории маленьких людей, жителей квартала аль-Батавин.

Идея о воронке (или круговороте) насилия не нова, но она нисколько не заветрилась, а приложенная к конкретной стране (что уж греха таить, для нас экзотической) в конкретный исторический период и вовсе выглядит оригинальной.

Не могу сказать с уверенностью, что писатель рассчитывал на экспорт романа. Подозреваю, что да, ибо призыв «Посмотрите на нас» нет-нет да и вычитывается между строк. В таком случае для своей книги Саадави выбрал один из лучших возможных форматов.

Люди часто отворачиваются от невыдуманного высококонцентрированного горя, особенно от горя, происходящего далеко. Такова человеческая природа. Запас эмпатии ограничен, да и не всякая психика крепка. Писатель это понимает и закапывает реальные ужасы и беды (например, теракт на мосту Имамов с более чем семьюстами пострадавшими) в ужасы придуманные, волшебные. Магический элемент «Франкенштейна в Багдаде» морально упрощает чтение о скальпах, свисающих с фонарей.

Перечитав уже написанное, поняла, что слишком уж мрачным представляется «Франкенштейн...» в моем изложении. В то время как в тексте Саадави нашлось место и цветистому нициональному колориту, и чуду, и даже юмору (от едкого сарказма до дружелюбной иронии).

Кто-то из литературоведов писал о прозе Маркеса так: «Одно из самых радикальных средств борьбы со страхом – смелость смеха, карнавальное очищение». Думаю, для романа Саадави этот тоже справедливо.