5 Три уровня трансформации

Прочитала исследовательскую статью, где автор видит в "Пении сирен" по сути то же, что и в "Последнем человеке", лишая смысла сам текст, но придавая ему некий надтекстовый смысл - смысл в отсутствии смысла. С чем я аргументированно поспорю. Хоть психологический мотив тут - тот же, однако, результат совсем иной, где текст обрел универсальный смысл и с психологической точки зрения, поднявшись над сугубо личными глубинными "страстями" - которые в "Последнем человеке" рассказчику хочется предать забвению - и поднялся до философского.

Говоря о том, что "Сирены" не только имеют свой собственный, а не надтекстовый, смысл, да ещё и три уровня смысла, заложенного самим автором, привожу цитату из этого текста, где Бланшо говорит о рассказе вообще, но это же имеет самое непосредственное отношение и к его собственному тексту:

"Рассказ связан с тем превращением, на которое намекают Улисс и Ахав. Действие, которое он делает по-настоящему наличным, есть действие превращения - на всех уровнях, до которых оно может добраться."

Из этих уровней самый непосредственный - сам текст (в данном случае всё, что касается собственно текста вообще), а самый высокий, естественно, философский - шире философского уровня уже ничего не придумаешь: это тот уровень, который делает текст вечным, если смысл текста сумеет до него дотянуться.

Структурирую и аргументирую этот вывод:

Первый уровень смысла (он же  первый уровень трансформации, или превращения): текстовый. Рассказ. Его отличие от романа по Бланшо, тайные законы и, конечно же, превращение.

Второй уровень смысла (второй уровень трансформации): психологический. Самопознание. Компромиссная тактика Улисса. "Превращение" Улисса в Гомера.

Высший уровень смысла (третий уровень транформации): философский(метафизический). Смутная тяга к нечеловеческому /внечеловеческому/ совершенству, когда не знаешь где его искать и когда остановиться. Духовное начало и смутное стремление к нему.

Теперь подробнее.

1.Даже если условно отбросить психологический и философский смысл этого маленького эссе (а только условно это и возможно, учитывая, что они проникают друг в друга), то мы получим информацию для размышления, а, скорее, для верификации, филологов о развитии романа и рассказа, когда процесс написания сам являет собой акт развития, преобразования, меняя как автора так и ход рассказа, и едва ли известно, каков будет результат, поскольку он то ли приводит, а то ли не приводит к превращению (тут неизбежно проникает психология и философия); о пределах этого развития, прежде всего в романе; о тайных законах рассказа.

Кое-что я тут не упомянула: это собственно различие романа и рассказа по Бланшо, но не с точки зрения формы и объёма: рассказ тут надо понимать как путь, который рассказчик проходит от смутного: но довольного универсального для человека "зова", зова души, (образно представленного пением Сирен) к встрече с ним, путь психологического и духовного развития, где достижение какого-то результата на этом пути - неизбежно, коли рассказ имеет место, независимо от того каким будет встреча. Даже если это будет компромиссный выбор Улисса. В романе акцент делается на богатсво и разнообразие процесса, где "зов", если и является отправной точкой, или, уж явно не сознаётся, тем более, не ставится целью его нахождение.

Что касается тайных законов рассказа, сам автор выбрал для одного из этих законов слово "экстравагантность", чтобы не говорить прямолинейно:

"экстравагантность" ... она-то и есть тайный закон рассказа"

"кажется, что рассказ в своей форме продолжает отвечать обычному повествовательному призванию."Необычность повестования у Бланшо - не оспоришь. Какая цель у такой "экстравагантности" (иными словами - образности)? Предположим, что конспирация. Защитный код для компрометирующей информации: нежелание заявлять миру прямолинейно о слишком личном ("Последний человек"), или нежелание быть слишком хорошо понятым не теми людьми (Деррида например, в тексте "Шибболет"), которые заведомо станут критиковать и оспаривать, пойми они правильно, о чем речь. Помимо упомянутого Деррида, тут ему подпели бы Фуко, поэт Целан, а ещё Гегель... не хуже тех сирен. Хотя, почему "бы"?..

Несовпадения временных рамок рассказа, то бишь пути духовного развития конкретного рассказчика, подверженного зову, и романа - другая тайна рассказа.

"...говорят, что роман приводится вдвижение повседневным временем, коллективным или желичным, или, более точно, желанием дать времени заговорить, рассказ, чтобы продвигаться, имеет другое время, то другое плавание, каковое есть переход от реального пения к пению воображаемому, движение, приводящее к тому, что реальное пение становится, мало-помалу, хотя и тотчас (и это "мало-помалу, хотя и тотчас" есть самое время превращения), воображаемым, загадочным пением, которое всегда на расстоянии и указывает на это расстояние, как на пространство,которое надо перейти, и на место, куда оно ведет, как на точку, где пение перестает быть обманом. Рассказ хочет пройти через это пространство, и движет им та трансформация, которой требует пустая полнота оного пространства, трансформация, которая, проявляясь во всех направлениях, без сомнения,мощно трансформирует пишущего, но не менеетрансформирует и сам рассказ, и все, что в рассказе задействовано, в рассказе, где, в некотором смысле, ничего и непроисходит, кроме самого этого перехода."

"...в вымышленной одновременности и в форме пространства, которое тщится реализовать искусство, - различные временные экстазы."

2. Психологическое (духовное) преобразование посредством рассказа, где рассказ это сам акт преобразования. "Услышать Пение Сирен - это из Улисса, которым был, стать Гомером, но, однако, реальная встреча, в которой Улисс становится тем, кто вступает в отношения с силами стихий и голосом пучины, совершается только в рассказе Гомера.

"Соединить в одном и том же пространстве Ахава и кита, Сирен и Улисса - вот тайное желание, которое делает из Улисса Гомера, из Ахава Мелвилла, а из мира, проистекающего из этого воссоединения, самый великий, самый ужасный и самый прекрасный из возможных миров, увы, книгу, ничего кроме книги."

Сожаление, выраженное по поводу результата такого поиска о том, что все эти потуги составили "увы, книгу, ничего кроме книги"я бы трактовала как сложность таких духовных поисков. Именно поэтому, о сценах встречи Улисса с Сиренами и Ахава из "Моби Дика" с китом автор говорит: "один отказывается от превращения, в которое другой проник и исчез."Результат непредсказуем.

Именно тут мы можем усмотреть всё того же Бланшо, который выражает сильнейший страх какого-то события прошлого, которое он пытается предать забвению в том числе на уровне построения предложений, выражавших незаконченные "мысли, которые не давали пока себя продумать", ибо "ощущение постоянства мысли и становится ощущением неподвижного надзора", от которого автор хочет бежать, добиваясь лёгкости, невесомости, а главное состояния, в которое не может проникнуть страдание и боль (цитирую саму себя из отзыва на книгу "Последний человек"). Тот же самый страх перед духовным преобразованием, хотя и ощущение необходимости переступить через него в неизвестное. Бланшо не разделяет позицию Улисса, нашедшего компромиссный вариант, называя этот копромисс "мистификацией", "упрямой склонностью не играть в игру богов". 

3.Можно было бы подумать что автор причастен только к первым двум уравням. Философская трактовка - дело профессионального взгляда, и, если она становится возможной, то произведение от этого естественно выигрыват, хотя для самого автора может стать неожиданностью такая дополнительная трактовка его творения. Однако то, что Бланшо сам вкладывает гораздо более широкий смысл, чем собственно психологическая трактовка, с использованием текста как иллюстрации, пускай и неосознанно, говорят следующие строки:

"Между Ахавом и китом разыгрывается драма, которую, не вполне точно пользуясь этим словом, можно назвать метафизической, та же борьба, что разыгрывается между Сиренами и Улиссом.

О метафизическом смысле поиска, о котором идёт речь, и говорит фраза о нежелании Улисса "не играть в игру богов".

Итак речь идёт о метафизическом поиске.

Если на языке образов всё сходится и придаёт трактовке осмысленное и универсальное значение значит трактовка верна. Для пущей точности осталось решисть насколько сам автор имеет к ней отношение. Например, в "Последнем человеке" находят философский смысл, а я вижу только чистой воды субъективную психологию. Тут же всё иначе, и остаётся повторить сказанное в первом абзаце: психологический мотив тут - тот же [что и в "Последнем человеке"], однако результат совсем иной, и текст обрел универсальный смысл и с психологической точки зрения, поднявшись над сугубо личными глубинными "страстями", и поднялся до философского. При этом подметив, что в этот у раз у автора получилось перерыгнуть через субъективное к универсальному, свою трактовку я вывела не случайно, чтобы считать её субъктивной и одной из возможных трактовок. Я также против того, чтобы называть толкование текста трактовкой, когда есть глубинное понимание, а значит - решение герменевтической проблематики данного текста.