5

Очень тяжелая книга, ее невозможно читать без слез, невозможно оставаться равнодушным, читая о самом страшном, что может произойти с человеком, о потере детей, семьи, о потере всякой надежды. То, через что прошли эти люди, невозможно даже представить, - это слишком страшно. Я читала и не могла поверить, что такое возможно, что люди могут быть так жестоки друг к другу, что люди могут вынести такое горе, я знаю, что это на самом деле произошло, но мой разум отказывается это принять и понять. С этим невозможно жить.

Я ее не сразу узнала. Говорят же: мать родная не уз¬нает... Воистину, самое страшное проклятие... Вот и я не узнала ее сразу. Как узнать было?.. Ничего не осталось... Туфельки сгорели, платьице сгорело, трусики сгорели... Какое лицо, что вы, — лица там не было. Мне полиэти¬лен поднимают и спрашивают: узнаете? Не узнаю. Но что-то остановило меня от того, чтобы закрыть и дальше пойти. Что-то такое, необъяснимое... локон волос — по¬хожий на ее рыжие кудри... Всего локон один и остался... И не разберешь, рыжий он или нет, — все в саже, в пепле, все сгорело. Остановилась я, как завороженная, и пошевелиться не могу. Санитар говорит: рот откройте, посмотрите по зубам. Я голову пыталась приподнять, а у нее ротик раскрыл¬ся... О, Боже, погодите, я сейчас, только валидол вы¬пью... Ну вот, ротик раскрылся, а оттуда... оттуда зубки посыпались... Взрывной волной выбило их. Зубки у нее такие смешные были. Передние молочные выпали, но¬вые выросли, такие крупные, неровные. Остальные еще не успели вылезти, — расстояния между зубами боль¬шие, растут они криво. Я ее по зубам точно узнала бы... Но они все высыпались изо рта. Я на санитара посмотрела, а он отвернулся: побоялся мне в глаза смотреть... Что мне оставалось делать?.. Я ротик раскрыла акку¬ратно так, мягко: прости, говорю, кто бы ты ни был! Рукой во рту перебираю, собираю зубы... пальцы сколь¬зят по деснам... нёбу... Как это страшно, как страшно... (Шепотом.) Хорошо, что глаза ее не видели того, что делают мои руки... Вынула всё... На асфальте разложила. Смотрю — вот он, передний, неровный такой... Сердце сжа-а-алось, смо-о-орщилось так... Душно стало... Руки похолодели, лицо похолодело... Выть захотелось. Собираю их в два ряда — верхний и ниж¬ний. Представляете, она у меня мозаику любила соби¬рать — принцесс, львов... А теперь я, сидя на асфальте, ее зубки, как мозаику, раскладывала: вот два передних, одного не было еще, пропускаем, вот нижние... Соседка с мужем проходила, как они меня увидели, как кину¬лись ко мне, обняли и кричат: — Что они с нами сделали, Дзера, что же они с нами сделали!.. А я не плачу, я просто собираю зубы своего ребенка, чтобы его опознать и поскорее увезти отсюда, домой. Все зубки совпали... Два кривых передних... Когда она хохотала, мы так смеялись над этими ее двумя зубами! И вот она, моя девочка, лежит передо мной на земле... сгоревшая... изуродованная... зубы рассыпаны по асфальту... Мать родная не узнала... Только сейчас поняла, какое это страшное проклятие! Собрала я эти зубы в горстку и давай их целовать... плакать... кричать... Вот тогда все прорвало у меня. Эти зубы — все, что мне от моей девочки осталось! Как я кричала тогда!.. Зубы в ладони зажала и кричу: «А это никогда не от¬берете, не посмеете, не приближайтесь ко мне, она моя!» Дзерасса, мать

Тем, у кого есть дети будет вдвойне больно читать эту книгу, я знаю это на своем опыте, раньше я относительно спокойно могла читать о детской боли, о детской смерти, но когда у тебя появляется свой ребенок, эта тема становится просто невыносимой, страшно думать об этом, страшно слышать об этом, если у вас есть дети, возможно, лучше и не читать такие книги