«Где ты был, Адам?» – это книга о войне без войны. Здесь нет масштабных батальных сцен, русские в своих танках проезжают по самому краю повествования, а снаряды если и рвутся, то оказываются немецкими. В этом романе всё как на плохом футбольном матче, где голы забиваются в свои ворота, а главным противником команды оказывается она сама. Война тут похожа на громоздкую декорацию, которая то и дело падает на сцену, вызывая даже не гнев, а досаду.

Простые жители румынской и венгерской глубинки привыкли к войне и даже научились на ней наживаться: кто-то продаёт немецким солдатам еду, а кто-то – девочек, кто-то сдаёт им комнаты, а кто-то - соседей-евреев. А что же сами солдаты? Для отечественного читателя это может показаться удивительным, но среди множества персонажей, столь тщательно выведенных Бёллем в романе, ярым нацистом и антисемитом является лишь один - лагерный комендант Фильскайт. Сделав его человеком, которого "страшно угнетало" то, что за четыре года войны он ни разу никого не убил, утрировав в нем любовь к хоровому пению до маниакальной страсти, выдающей эмоционально неуравновешенную натуру, писатель как будто стремился показать извращенность и уродство всей нацистской идеологии. Но остальных персонажей, которые тоже подчинялись этой идеологии и тоже были немцами, демонизировать сложно: они так же, как мы, боялись врага, так же воровали и продавали всё, что плохо лежало...

Все что-нибудь сбывают с рук – и офицеры и солдаты. Понятно, почему не хватает горючего в танковых частях и почему не выдают солдатам зимнее обмундирование

...так же сталкивались с бессмысленной бюрократией, взрывая свежеотстроенные мосты и учась обходиться семью снарядами в день.

Огневой взвод, в котором Берхему досталась роль наблюдателя, получал только семь снарядов на день – для одного орудия; снаряды эти надо было как-то израсходовать, иначе их и вовсе перестали бы выдавать

А ещё они умирали - бессмысленно, нелепо и даже как-то покорно. Бёлль, кажется, для того только и описал своих персонажей в мельчайших деталях, чтобы показать, что смерть не выбирает. Ей всё равно, стар ты или молод, красив или уродлив; она не различает звезд на погонах и глуха к крикам матери, доносящимся из подвала дома, на крыльцо которого минуту спустя упадет бездыханное тело её сына. Ей не важно, был ты талантливым художником или бесталанным архитектором, просидел всю войну в окопах на передовой или отсиделся на солдатской кухне - поверь, если суждено, она найдёт тебя везде. Она улучит момент и настигнет тебя, когда ты будешь наиболее уязвим и жалок: снимешь каску, желая казаться представительнее в коляске мотоцикла, или спусишь штаны, справляя нужду за амбаром.

Для людей, живущих в мирное время, смерть никогда не бывает привычной, а тем более - смерть молодых людей, скоропостижная и такая несправедливая. Ужас войны заключается в первую очередь в том, что она делает смерть чем-то обыденным, и Бёлль подчеркивает это, рассказывая о ней отстранённо, сухим и безэмоциональным языком, как бы создавая такой манерой повествования контраст с описываемыми событиями. Вот поэтому самым страшным эпизодом в книге для меня оказалось вовсе не убийство еврейской девушки (хотя, пожалуй, именно в этот момент ловишь себя на том, что и для тебя смерть уже стала ожидаемой), а "пикник" двух солдат возле тела только что убитого товарища, которому разворотило грудную клетку прямо у них на глазах, и кровь смешалась с вином, которое было у него с собой. Но ведь человека уже не вернёшь, а Токайское не перестало быть вкусным! Такой образ мыслей - ненормален, и у всякого современного читателя, читающего эти строки, должны шевелиться волосы на голове.

Этикетка, влажная от крови и пролитого вина, расползлась под рукой. Файнхальс смотрел, как лейтенант осторожно вынимает из чемодана куски стекла. Бутылок пять как будто уцелело. Брехт вытащил из кармана перочинный нож, откупорил одну и стал пить.
– Чудо вино! – сказал он, отняв ото рта бутылку. – Хотите?

Мне кажется, Бёлль хотел донести до своих читателей, что война морально калечит и навсегда уродует всех, кто через неё прошел, поэтому когда рядом погибает товарищ, то ещё неизвестно, кому повезло.