5 История странной жизни в странных обстоятельствах

После рецензии друзей на эту книгу, я поняла, что мне сегодня очень хочется ее прочесть. Мне нужно для себя понять, как жил и как выжил обычный человеком в том сумасшедшем доме, в который превратилось немецкое общество в тридцатые годы прошлого века, в том аду, который создало правительство во главе с Гитлером. Мне нужно знать, понимать, принимать, чтобы жить сегодня. Люди, они в любой стране люди. Они разные и одинаковые одновременно, каждый в своем характере подстраивается к любым условиям и обстоятельствам, кто-то в азарте, кто-то чтобы не испытывать внутренний дискомфорт, кто-то чтобы просто остаться в живых, если получится. Все похожие режимы действуют одинаковыми методами. Идут годы, а люди все те же, и те же методы манипуляции общественным сознанием. Все действенно. Проверено временем.

Еще несколько лет назад я бы не смотрела в сторону этой книги. Мне бы она показалась устаревшей в нашем-то современном мире. Я бы не смогла понять чувства и эмоции героя так хорошо. Сегодня все иначе. Я так же, как Хафнер почти столетие назад, ищу для себя выход, чтобы не потерять в себе человека и собственное я, не стать орущей зомбированной массой.

В моей рецензии будет много цитат, потому что лучше самого автора я не скажу. Еще лучше, прочесть книгу Себастьяна Хафнера целиком.

Главный герой книги, он же ее автор, немецкий журналист и историк Себастьян Хафнер. Книга является несколько изменой биографией автора. Измененной с той целью, чтобы еще на те времена (1939 год) не навредить родным, жившим в Германии.

Он написал реалистический роман. Он написал не о себе, но о типичном молодом интеллигенте эпохи наступающего тоталитаризма. Реализм, рождающийся из духа конспирации, — одно из любопытнейших порождений эпохи. Точное и правдивое изображение страны, времени, социального слоя соединяется в «Истории одного немца» с преобразованным личным прошлым.

Хафнер написал эту биографию, взяв свою жизнь за основу, как одного из многочисленных жителей Германии того времени, начиная 1914-ым завершая 1933-им годом. Последовательно, шаг за шагом, год за годом, он рассказал, как менялось общество, что в нем происходило, как жили и что наблюдали люди, как менялись действия властей и политика Германии. Как случилось так, что к власти в Германии пришло чудовище с искореженной моралью и убеждениями. И это чудовище удерживалось долгие годы, и поддерживалось немецким народом, умело влияя на умы.

Автор рассуждает, как помешательство начиналось на его глазах, в те времена семилетнего мальчика. Как одурманивающе подействовали события Первой мировой войны на людей и последующее изменения в их настроении. Как сильно в эту чудовищную "игру" войнушку вовлеклись дети. И, на первый взгляд, безобидно, но азартно считали победы и трофеи своих на чужой земле, не ощущая страшных последствий сражений на своей территории.

Война как великая, вдохновенно-волнующая игра народов, способная одарить более глубокими переживаниями и более сильными эмоциями, чем все, что может предложить мирная жизнь, — таков был с 1914 по 1918 год ежедневный опыт целого поколения немецких школьников; это и стало основой позитивного образа нацизма. С этим связана неотразимая притягательность войны как игры: простота, активизация фантазии и желания действовать; отсюда же нетерпимость и жестокость по отношению к политическим противникам; впрочем, тех, кто не желает играть, считают даже не противниками — к ним относятся как к вредителям, срывающим интересное состязание.

Те, кто прошел настоящую войну, видел кровь и смерть, не был фанатиком и убийцей, не хотели продолжения конфликтов. Обычным нормальным людям необходима обычная нормальная мирная жизнь.

Фронтовое поколение в большинстве своем дало очень мало настоящих нацистов, да и сегодня плодит в основном «нытиков и маловеров», что объяснимо: тот, кто пережил войну в реальности, оценивает ее совсем по-другому, нежели тот, кто видел войну издали. (Есть и исключения: вечные солдаты, для них война со всеми ее ужасами осталась единственно возможной формой жизни — и вечные, потерпевшие жизненный крах неудачники, с полным восторгом воспринимающие ужасы и разрушения войны: этим, считают они, отмщено жизни, для которой сами они оказались недостаточно сильными. К первому типу принадлежит, наверное, Геринг , ко второму наверняка Гитлер.

Шло время. Поколение автора потихоньку подрастало. Германия переживала непростые времена, продолжалась борьба за власть. Иногда на политической арене проявляется Гитлер. Хафнер наблюдает за изменениями, за конкурирующими сторонами, сам в это время учится, взрослеет, обретает собственные взгляды на жизнь. Автор сравнивает двух политиков, Гитлера и Ратенау, совершенно разных, с разными убеждениями и ценностями, которые в своем времени обладали некой магией, влияющей на сознание людей. И тот, кто имел власть, смог правильно воспользоваться своей способностью.

Уж что-что, а этот вывод я уверенно делаю из своего немецкого опыта. Ратенау и Гитлер как раз и были аномальными явлениями, которые до крайности возбудили фантазию немецкой народной массы: один — своей необъятной культурой, другой — своей необъятной пошлостью. Оба, и это главное, происходят из недоступных средней массе областей, из каких-то потусторонних миров. Один — из той сферы высшей духовности, где симпосион, пир культур трех тысячелетий и двух частей света творится; другой — из джунглей, из грязи и тьмы бульварной философии и бульварного чтива; из подземного, подпочвенного мира, где в мутном вареве роятся бесы мещанских чуланов, ночлежек, казарменных сортиров и застенков. Благодаря своей „потусторонности“, оба, и Ратенау, и Гитлер, обладали настоящей магической, волшебной силой, безразличной к тому, какую политику каждый из них вел»

Меняется власть. Происходит что-то неправильное. В жизни немецкого народа начинается новый этап истории, которую будет стыдно вспоминать. Потихоньку, приучая к неудобствам, идет изменение сознания, оправдание и принятие зла и пошлости, полная и безоговорочная покорность.

Я, как и прежде, встречался с друзьями, спорил с ними, мы праздновали дни рождения, — но если в феврале еще можно было надеяться, что неразрушимая, нормальная действительность все же преодолеет нацистский бред, то теперь не осталось сомнений: сама действительность стала механистичной, пустой, безжизненной и ежеминутно подтверждала триумф бреда; бред заливал, захлестывал реальность со всех сторон, как потоп.

И понеслась, поехала. Закрутилось, завертелось то, что остановить уже было невозможно. Идет подготовка собственного народа, накрутка общественного мнения, чтобы в дальнейшем перерасти в страшную черную силу, восставшую против всего мира. Бесконечные государственные праздники, марши, пропаганда, символы, призывы, репрессии, убийства, товарИщества без товАрищества, но объединенные единой целью, идеологией.

Исчезали люди, чьи имена были на устах у всех; чьи книги читали, о чьих речах спорили; кто-то из них эмигрировал, кто-то попал в концлагерь; вновь и вновь можно было услышать о ком-то: «застрелен при попытке к бегству» или «покончил с собой во время ареста». В середине лета в газетах появился список из тридцати или сорока имен известнейших ученых и литераторов: все они были объявлены «предателями народа», лишены гражданства, имущество их было конфисковано, а сами они подвергнуты поношению.

жизнь делается по-настоящему мрачной, — трудно дышать, когда воздух над страной, общественная атмосфера, теряет аромат и пьянящую пряность, становится ядовитым и удушливым. Но ведь от этой всеобщей атмосферы можно до известной степени спрятаться, укрыться; можно плотно законопатить окна, закрыть двери и уединиться в четырех стенах тщательно оберегаемой частной жизни. Можно от всего отгородиться, можно всю комнату заставить цветами, а на улице зажимать нос и затыкать уши. Искушение поступать именно так — многие ему поддались — было достаточно велико, в том числе и у меня. Мне не удалась ни одна из подобных попыток. Окна больше не закрывались.

Для завершения образования Хафнер был вынужден, как и многие учащиеся на юристов молодые ребята, на своей шкуре испытать работу товарищества нацистской Германии. Все будущие юристы, сдающие асессорский экзамен, после сдачи письменных экзаменационных работ должны отправиться в лагеря военной подготовки.

Товарищество неотделимо от войны. Подобно алкоголю, товарищество — одно из сильных утоляющих боль и печаль средств, к которым прибегают люди, вынужденные жить в нечеловеческих условиях. Товарищество делает невыносимое «выносимей». Оно помогает выстоять перед лицом смерти, грязи и горя. Оно опьяняет. Оно позволяет забыть потерю всех даров цивилизации, замещая все эти дары собой. Товарищество освящено жестокой нуждой и горькими жертвами. Но там, где оно отделено от жертв и нужды, там, где оно существует только во имя самоценного опьянения и удовольствия, там оно становится пороком, и ровным счетом ничего не меняет то, что оно на некоторое время делает счастливым. Оно портит и развращает человека так, как его не может испортить ни алкоголь, ни опиум. Оно лишает человека способности жить своей собственной, ответственной, цивилизованной жизнью. Оно, по существу, и есть мощное антицивилизационное средство. Всеобщее распутство товарищества, которым нацисты соблазнили немцев, унизило этот народ до самой последней степени.

Однако гораздо хуже то, что товарищество снимает с человека ответственность за себя самого перед Богом и перед совестью. Человек делает то, что делают все. У него нет выбора. У него нет времени на размышления (разве что он, на свою беду, проснется ночью один-одинешенек). Его совесть — это его товарищи, она дает ему отпущение всех грехов, пока он делает то же, что все.

В самом деле, достаточно было поместить нас в определенные житейские условия, и тотчас же началась некая химическая реакция, разлагающая индивидуальность и делающая из нас беспомощно-восторженный, покорный любому внушению, для всего пригодный человеческий материал… В тот вечер эта химическая реакция достигла своего апогея. Братание всех со всеми было абсолютно безгранично. Каждый хвалил каждого, каждый пил за здоровье каждого. Лейтенант превозносил наши успехи в военной подготовке. Мы восхищались стратегическим гением лейтенанта. Унтер-офицер в обычной своей, шутейной, грубовато-фантастической манере поднял тост за нас и объявил, он-де и не подозревал, что из юристов и докторов наук могут получиться такие хорошие солдаты. Зиг хайль!

Как выживать человеку нормальному в этой нездоровой разрушительной обстановке? Как сохранить жизнь и разум, когда твои ценности не совпадают с тем, к чему призывает государство и власть? Как остаться в стороне, когда гитлеровская адская машина доберется да каждого? Автор много рассуждает об этом. Он сам ищет выход из безвыходной ситуации, ищет ответы, как жить в несправедливости и смириться с нею. Он наблюдает за собой, своими родными и знакомыми. И нет однозначного ответа на на эти вопросы. Каждый спасается как может.

человек не хочет губить свою душу ненавистью, разрушать страданием, человек хочет оставаться приветливым, добродушным, вежливым, «милым». Но как же отрешиться от ненависти и страданий, если ежедневно, а то и ежечасно на тебя наваливается то, что порождает страх и ненависть? Эти вещи можно лишь игнорировать, отвернуться от них, заткнуть уши, уйти в самоизоляцию. А это, в свою очередь, приводит к ожесточению из-за слабости собственного сознания. Человека и здесь поджидает безумие, но в другой форме — потери чувства реальности.

Положение немцев-ненацистов летом 1933 года было, конечно, одним из самых тяжелых, в каких могут оказаться люди: ощущение полного и безвыходного поражения и все еще не изжитые последствия шока от внезапного нападения. Мы все оказались в руках у нацистов, они могли казнить и миловать по своему усмотрению. Все крепости пали, любое коллективное сопротивление сделалось невозможным, индивидуальное сопротивление стало формой самоубийства. Нас преследовали вплоть до укромных уголков нашей частной жизни, во всех иных областях шел разгром, отчаянное паническое бегство, и никто не знал, когда оно кончится. В то же время на нас ежедневно наседали с требованием, нет, не сдаться, но перебежать на сторону победителя. Маленький пакт с дьяволом — и ты уже не среди узников и гонимых, но среди победителей и преследователей.

Для каждого или почти каждого из них все-таки наставал такой момент, после которого не замечать что-либо было просто невозможно, грохотало такое событие, которое нельзя было не услышать, сколько ни затыкай себе уши, — скажем, арест друга или нечто подобное. От этого не могли защитить никакие, даже самые светлые воспоминания детства. И тогда наступал крах. Это печальные истории.

Книга не дает точный ответ, как же все-таки жить во времена больших исторических событий, но мне было очень интересно и познавательно.

Свою очередную сумбурную рецензию хочу завершить еще одной цитатой. Наверное, самой красивой и спокойной в этой книге.

Небо было прекрасно. Небо было в полном порядке. В порядке были и трава, мох, муравьи, высокие, плотно стоящие деревья, жужжащие на разные лады насекомые. Во всем — утешение, бесконечное и… смертельное. Лишь мы не вписывались в эту картину. Без нас она была бы еще красивее. Мы ее нарушали.

Я сегодня очень часто смотрю на небо, на растения, замечаю, как каждая пора года меняет землю. Слушаю и наблюдаю за птицами. Какое счастье, что есть природа, на которую можно отвлечь свои мысли! Природа, где все гармонично и прекрасно.