5

Для меня это одна из книг, которые даются человеку на всю жизнь. Я перечитываю ее раз в несколько лет, и всякий раз, по мере моего развития, впечатление немного меняется. Гессе − наверное, самый близкий по духу мне автор, и, помня трагический подтекст большинства его более ранних крупных произведений, я особенно ценю неомраченно светлый дух "Игры".

Хотя действие формально происходит в будущем, для меня этот роман связан с культурой и настроениями Средневековья. Он рассказывает о своего рода монастырском заключении девальвированной культуры в целях спасения от разложения ее души. Однако монастырь есть монастырь, за его стенами бродят животные, текут реки и растут леса, и очарование жизни непобедимо влечет к себе смелую и чистую душу героя, которая, постоянно сверяясь с самой собой и не способная предать себя самое, в должное время подсказывает ему необходимость изменения курса жизни. Какие трудности ни выпали бы на его долю, Кнехт принимает их с радостью, как с радостью приемлет их любой человек, следующий зову своей судьбы. "Пристанищ не искать, не приживаться" − одна из главных мыслей книги, и кто может сказать, что эту философию он воплотил в жизнь, отказавшись от цепей рабства и привычки, за того порадовались бы многие мистики и духовные учителя.

Это книга о свободе − и несвободе. Подчиняя свою волю воле Ордена, касталийцы обладают смирением, но не знают ни времени, ни Бога. Этому своего рода девальвированному смирению, лишенному религиозности и осязающему величественные − но все-таки стены Касталии, грозит перспектива стать стерильным, выхолощенным, пустым − прямо скажем, далеко не всех касталийцев, при всей их строгости воспитания и культурном багаже, можно назвать примерами для подражания: они могут быть как трусливыми и ограниченными, так и нечуткими, жестокими людьми - вспомним историю о "тени" Бертраме, по прихоти элиты доведенного до самоубийства. Хорошо, что Гессе высоко поднимается над бытовыми подробностями: его психологизм в "Игре" − впервые отвлеченный психологизм биографа, и все-таки когда сквозь сухой и выразительный стиль проступает настоящее человеческое страдание, как, к примеру, в историях о Бертраме и взрослении Плинио Дезиньори, не прочувствовать его глубины невозможно, пусть автор и не погружает нас в него, как во многих других своих произведениях. И это, к слову, тоже очень важный урок: "На первый взгляд кажется, что глубина там, где всего темнее, но тут же видишь, что это темное и мягкое - всего-навсего облака <...>. Не там глубина мира и его тайн, где облачно и черно, глубина в прозрачно-веселом".

(Многих читателей, кажется, удивляет эта всепоглощающая светлость Кнехта, благодаря которой его порой считают идеализированным, невозможным к подражанию образом. Вспоминается тема с одного из посвященных Гессе форумов: "Достижимо ли духовное состояние Йозефа Кнехта?" Да, мне тоже, не скрою, хотелось бы подробнее прочесть про душевные метания героя, неотъемлемо присущие любому становлению и упоминающиеся, благодаря избранному стилю повествования, лишь постольку поскольку - в основном, в связи с юношеским противостоянием изначально мирской позиции Плинио. Однако см. цитату выше - в этом романе, как, пожалуй, в "Сиддхартхе" и "Паломничестве в страну Востока", но строже и увереннее, как опытный альпинист, Гессе намеренно и принципиально поднимается выше подробного психологически-психоаналитического анализа, а кто сомневается, что он умеет это делать, тому в руки любое другое произведение этого самобытного немецкого писателя).

Говорить о книге можно очень долго, и фактически в моем отзыве не задеты ни сюжет, ни изящное, изменчивое как в калейдоскопе противостояние характеров и позиций, знаковое как для романа, так и философии Гессе в целом, носящей несколько дуалистический характер: вспомним хотя бы прежние оппозиции Кун − Муот, Нарцисс − Златоуст, Гарри − Гермина; здесь тенденции противопоставления вполне реализуют заложенный в них богатый потенциал и проявляются во всем своем многообразии: Йозеф − Плинио, Йозеф − Тегуляриус, Йозеф − Старший Брат, Йозеф − отец Иаков, Йозеф − глава Ордена Александр; Касталия − мир, Касталия − бенедектинский монастырь... и т.д. Именно в этом романе, на мой взгляд, полнее всего выражена концепция синтеза противоположностей: ранее полюса жизни в произведениях Гессе хоть и тосковали друг по другу и не могли друг без друга обходиться, но все-таки не наследовали образ мыслей друг друга и не успевали за время романа значительно измениться, да и желал такого преображения изо всех героев писателя, кажется, один только Гарри Галлер.

В "Игре в бисер", охватывающей около 40 лет взросления героя, представлена более глубокая, подвижная и иррациональная картина жизни в ее беспрестанном развитии − притом, как обычно, в оправе из чисто немецких, изначально заданных рациональных противоположностей, придающих строгость всей грандиозной структуре, объемлющей также китайскую и индийскую философию. Этот замечательный magnum opus, может быть, и не является вершиной духовных исканий автора ("Пробуждаясь, ты не пробивался, не приближался к ядру вещей, к истине, а улавливал, устанавливал или претерпевал отношение собственного "я" к сиюминутному положению вещей"), прожившего после публикации еще немало лет, но, безусловно, представляет собой впечатляющую картину, отличающуюся как исторически-эпохальным размахом, так и духовной глубиной.

Анализу "Игры в бисер", хоть немного претендующему на полноту раскрытия всех заложенных в ней тем, можно посвятить равную ей по толщине книгу. В таком анализе "Игру" стоит, в частности, вплести в историю человечества и историю человеческой мысли, к которым неоднократно следуют отсылки в самом произведении, увенчиваясь в итоге выводом о том, что утерявшее свое представление о месте в истории − человек ли, общество ли, − засыхает, теряя корни, и постепенно гибнет: еще один важный урок, без понимания которого человек остается пылинкой, пойманной в водоворот своих частных, ограниченных страстей, и рискует погибнуть зря.

Но без "Трех жизнеописаний", в особенности "Индийского", книга была бы все-таки совсем другой. Контрастируя, опять-таки, с сухим и возвышенным стилем основного повествования, где речь идет об обществе, наложившем на творчество запрет, полные творческой силы "Жизнеописания" показывают нам идеи Гессе "вывернутыми" из-под спуда строгости и вынужденного соответствия принятой в книге «реальной действительности». Обогащая книгу очередными параллелями и контрастами с основной сюжетной линией, эти истории замечательны и сами по себе, как отдельные произведения, а "Индийское жизнеописание" когда-то поразило меня до глубины души, впервые коснувшись в ней чего-то вневременного и вечного.

И напоследок − еще раз об "идеализации" образа Кнехта. Именно "Игра в бисер" и ее герой пришли мне на ум, когда настало мое время знакомиться с великим средневековым мистиком Мейстером Экхартом. Кажется, именно он мог бы произнести слова магистра музыки: "Кто направляет высшую силу желания в центр, к истинному бытию, к совершенству, тот кажется более спокойным, чем человек страстный, потому что пламя его горения не всегда видно, потому что он, например, не кричит и не размахивает руками при диспуте. Но я говорю тебе: он должен пылать и гореть!"

Да, это очень, очень хорошо, что в нашу «фельетонную эпоху» мы можем обратиться к такой книге.

Также хочется отметить перевод Соломона Апта: по стилю, изяществу и чуткости это работа, рядом с которой меркнут любые слова.