4 Нереальное существование книг

Не следует ожидать от ранобэ Сосукэ Нацукавы «Кот, который любил книги» чего-то примечательного. Это типичная короткая повесть для подростков, собирающая в себе штампы и транслирующая непременную мораль. По сюжету хихикомори Ринтаро должен пройти книжные лабиринты, чтобы освободиться от своих комплексов. Конечно же, у него есть мудрая спутница (которую тоже придется спасать) и волшебный помощник – говорящий кот.

Сюжет выстроен по таким отчетливым лекалам, что отдает чуть ли не математической расчётливостью. При этом Нацукава явно ориентируется на аудиторию, выходящую за пределы Японии. Мир повести довольно европеизированный, основанный на образах и приемах триллеров и фэнтези. И все названия книг, которые упоминаются в тексте – европейские. Как и музыка. В одном из эпизодов звучит девятая симфония Бетховена, а текст «Оды к радости» контрапунктом довольно детально сопровождает действие. Да и чай герои пьют «Ассам», хоть и индийский, но это отчетливый британский культурный знак. Тут становится очень любопытно, насколько имена Бетховена, Роллана, Гёте, Гуссерля близки целевой аудитории этой книги. Пожалуй, единственный японский автор, который упоминается – это Осаму Дадзай. Нацукава заставляет читателя подтягиваться на турнике эрудиции, сочиняет психоаналитические аллегории, хотя общий смысл незамысловат.

Поскольку ранобэ предполагает иллюстрации, то и в этом издании их немало. Камилла Алиева очень чутко воплощает источник. Обложка ориентируется на старинные японские гравюры. А в страничных иллюстрациях видно влияние японской массовой культуры на книжную графику категории YA. Приемы аниме европеизированы, лишены гипертрофированности и менее экспрессивны. Но при этом отлично отражен фантастический мир кошмаров, придуманный писателем.

Конечно, в первую очередь, эта повесть для книжных отаку. С помощью привычных фанатских артефактов Нацукава дает путевку в жизнь всем, кто боится этой жизни. Ринтаро должен покинуть стену комфортной книжной лавки своего покойного дедушки, потому что книги не могут заменить реальное существование. И реальность уж всяко не страшнее той фантасмагории, что сочинена автором испытаний. Остается смутное впечатление, что Нацукава подразумевал не столько мифологические пласты, сколько более близкие по времени аллюзии на массовую культуру. Но тут надо быть, наверно, гиком, чтобы считать оммаж.