3

Произведение — призыв. Произведение — манифест. Почти в каждом заголовке — императив («Пленники, выходите», «Обратись в слух и внимай»). Если транспонировать первый рассказ (рассказ - условное название, конечно) в звуки музыки, это был бы марш, возвещающий о приходе времен, не предвещающих ничего хорошего, которого никто не услышал, не смотря на его громогласность. Слова, призывающие усомниться во всём, что говорят и показывают. Первый фрагмент обрисовывает положение дел в мире, начертанном далее. Здесь Берроуз продолжает развивать идеи Хаксли из The Doors of Perception, критикуя субъективное восприятие, но обличает и критикует он и тех, кто плетёт паутины лжи в таком и без того неправильно воспринимаемом мире — власть имущих, которые, чтобы её удержать, пользуются инструментами самыми гнусными, но эффективными для производства рабов — запугивания, убийства, монополии. Своими действиями они удаляют людей от сути на еще более дальние расстояния. Это — послание к их пленникам, которые стали верить тому, что то, что им говорят — правда. Это — призыв прозреть.

«Говорить — значит лгать», пишет Берроуз, и здесь он шлёт привет Витгенштейну. Язык — это инструмент, кодирующий реальность; но если реальность изначально воспринимается не такой, какой она есть, то закодированная ложь — ложь, возведенная в абсолют. Но апоморфин может показать грань между правдой и ложью, излечить от опьянения ей. Однако, всё же приходит к выводу, что истинной реальности не существует:

Галлюциногенные наркотики смещают растровую модель реальности так, что мы видим «другую реальность»... Истиной или реальной реальности не существует... «Реальность» — всего лишь более или менее постоянная модель развертки изображения... Растровая модель, которую мы принимаем за реальность, навязана нам теми, кто изначально стремится к тотальному контролю...

Автор кидает мостик к огромному количеству произведений, посвященных моделированию реальности третьим лицом. Сюжетное обрамление танцует на грани антиутопии и киберпанка, срываясь в политическую и социальную сатиру. Создаётся напряженная, милитаризированная атмосфера вражды, противостояния и упадка. Смыслообразующими здесь порой являются фрагменты, далеко превосходящие предложение или абзац. Читать это и не получается в обычном режиме: подводит привычное восприятие. Так что здесь происходит еще и игра с перестройкой на новый лад. Игра с лингвистикой и психологией: через многие пассажи проходит тема соотношения слова и образа и их воздействия на сознание, которое Берроуз сравнивает с магнитофонной плёнкой, на которую можно записать всё что угодно. Закрепляя за словом образ, контролирующий в описанном мире может вызывать необходимое ощущение у контролируемого произнося лишь слово. Такие особые слова - энграммы, записанные в период бессознательного состояния контролируемого, могут вызвать в его памяти детскую травму. Эти идеи Берроуз мог почерпнуть на семинарах сайентологов, которые в то время посещал.

Рассказ ведется то от лица одного из участников враждующих организаций — полицейского из полиции Нова, то от автора. Первое кажется мне не совсем удачным выбором, так как порой полицейский выходит за рамки того, что следует знать участнику такой организации в описываемых обстоятельствах. Так или иначе, всё это только метафора. Метафора из метафор, не всегда поддающихся декодированию. Текст кажется зыбкой и неустойчивой конструкцией, которая, с одной стороны, только усиливает впечатление от её смысловой составляющей, а с другой стороны оборачивается совершенно не щадящим читателя конспирологическим нагромождением. Виной тому во многом знаменитый метод разрезок, которым Берроуз на тот момент активно пользовался; но все же удивительным кажется то, что компиляция нарезок чьих-то произведений обернулась в нечто поддающееся осмыслению. Так или иначе, это был интересный опыт чтения: книг о контроле над сознанием, устанавливающих свой контроль над читательским сознанием, ранее читать не приходилось.