5 Ускользающая красота уходящей эпохи, или Мир уже никогда не будет прежним

Эти три пьесы Теннесси Уильямса я читала пару лет назад и даже на две из них («Трамвай "Желание"» и «Стеклянный зверинец») писала рецензии, рассматривая героев с психологической точки зрения. А «Кошка на раскалённой крыше» осталась без отзыва. Но так как классическим произведениям свойственна множественность прочтений, то теперь мне захотелось несколько расширить контекст и перевести взгляд от частностей к общему впечатлению от пьес и их символическому значению.

Более того, сам автор признавался, что посыл его произведений заключается не только в разрешении психологических проблем человека: «Мне хотелось поведать об истинном опыте тех людей, что познали мрачные мгновения, иногда мимолётно объединяющие тех, кто попал под грозовую тучу кризисной ситуации. Но какая-то тайна человеческой жизни всегда остаётся нераскрытой и в пьесе…» (Теннесси Уильямс).

«Жизнь продолжается и после гибели всех идеальных представлений о ней» («Кошка на раскалённой крыше»). «Сейчас мир освещён молнией!» («Стеклянный зверинец»). «Как прекрасно небо! Улететь бы на ракете, да и не возвращаться» («Трамвай "Желание"»). «Любить надо друг друга, любить, теснее собраться вместе, особенно сейчас, когда чёрная беда пришла к нам в дом» («Кошка на раскалённой крыше»). «Преднамеренная жестокость, по-моему, - единственный грех, которому нет никаких оправданий» («Трамвай "Желание"»). «Сила любви и в самом деле огромна! Любовь – это то, что изменяет целый мир!» («Стеклянный зверинец»).

Уильямс писал, что в своём литературном становлении он более других обязан Чехову, который научил его художественной восприимчивости. И портрет Антона Павловича всегда висел в рабочем кабинете Уильямса, где бы он ни жил. Теннесси Уильямс действительно многому научился у Чехова, в чём он неоднократно признавался и сам. Хотя вряд ли, наверное, между пьесами этих двух авторов возможны прямые аналогии.

Американский драматург Артур Миллер, считающий, что влияние Чехова на мировую драму не знает равных, отмечал, что «по крайней мере, одна из традиций Чехова явственно ощущается в творчестве Уильямса… Вынужденный бежать с разорённой плантации человек окунается в жизнь, далёкую от эпохи, всё ещё продолжающейся на плантации, той поры, когда человеческие отношения ценились выше экономических условий». И этот финальный грустный аккорд старых плантаций Юга очень уж созвучен со стуком топора в чеховском вишнёвом саду. Оба драматурга понимают, что красота (как старых плантаций, так и вишнёвого сада) обречена на гибель вместе с прежним миром, от которого она неотделима. Но сочетание лиризма с юмором позволяет хотя бы немного уменьшить печаль об ускользающей красоте.

В этих пьесах чувствуется пугающее дыхание грядущей катастрофы, гибели красоты. Все три их названия очень символичны. Покалеченный стеклянный единорог вместе с кошкой на раскалённой крыше, как и увозящий в туманную даль трамвай "Желание", в некотором смысле соотносимы со многими персонажами пьес Уильямса, бросая грустный свет на судьбы этих обнищавших наследников разорившихся плантаторов.

Автор ведёт речь о человеческих отношениях на фоне уходящей эпохи старых плантаций Юга Америки. Большой Па («Кошка на раскалённой крыше») – пожилой и смертельно больной плантатор, Бланш («Трамвай "Желание"») никак не может смириться с утратой родительской усадьбы-мечты, возвышавшейся над плантациями, а Аманда («Стеклянный зверинец») живёт исключительно воспоминаниями о прежней жизни на Юге. И герои, воспринимающие себя лишь в плантациях прошлого, подобны Раневской, пребывающей в мечтах-фантазиях и не желающей принимать неизбежность утраты вишнёвого сада. Но ведь смотреть желательно вперёд, а не назад. А обращение восторженного и гордого взгляда преимущественно на прошлое (даже если оно действительно было каким-то особенным и прекрасным) погружает людей в иллюзии, отвлекает от решения важных текущих проблем и построения нормального будущего, то есть обрекает их на трагическое и беспросветное существование.

И это уничтожение плантаций (как и конец вишнёвого сада у Чехова) знаменует гибель утончённой культуры. Но пьесы обоих драматургов позволяют каждой эпохе проводить аналогии с современностью, рассматривая их со своей точки зрения.

Как же с помощью трёх символов-названий можно описать нашу жизнь?
Ну, я, например, отвечу так:
Хрупкий стеклянный зверинец, радостно звеня отбившимися осколками, стремительно мчится в неведомую бездну на взбесившемся трамвае «Желание», на раскалённой крыше которого изо всех сил пытается удержаться несчастная, но смелая кошка…
Если у кого-то есть другие варианты, буду рада увидеть их в комментариях.)