4 Мало, но хорошо

Как гласит аннотация, «Куникида Доппо успел написать немного, но все его произведения вошли в анналы современной японской классики», и, прочитав этот сборник, понимаешь почему. И снова было невозможно удержаться и не сравнивать японскую классику с русской. Тут, правда, ещё вопрос, вижу ли я сходство, потому что оно на самом деле есть, или из-за того, что заранее, до прочтения знала: Мори Огай переводил Толстого, Достоевского и Тургенева, Токутоми Рока Рока был толстовцем и даже приезжал в Ясную Поляну (Л.Н. Толстой этот визит в своих записях не отразил (и очень жаль!), к нему много кто приезжал), в «Затем» Нацумэ Сосэки главный герой читает Платонова, а Куникида Доппо в собственном рассказе приводит обширную цитату из Тургенева. Вероятно, поэтому, несмотря на то, что подробные и лиричные описания природы в принципе характерны для классической японской литературы, так и тянет назвать Куникида Доппо «японским Тургеневым».

Но это было бы и глупо, и несправедливо — Куникида Доппо обладает собственным именем и собственным голосом. И, продолжая тему классики: я не имею представления о том, какое место литературе отведено в учебном плане японской школы, как её «проходят», надо было больше смотреть аниме про школу но на уроки литературы в российской школе Куникида Доппо вписался бы как родной. Его рассказы невелики по объёму, но становятся намного больше, если пытаешься их обдумать и прочувствовать. Не все из них приятно читать, иные струны души они задевают весьма болезненным образом, и, хотя некоторые сюжеты могли произойти только в Японии, ни один не выглядит чуждым и экзотичным, подобно старинным японским повестям, напротив, все они кажутся очень близкими. И, пожалуй, это единственная причина не читать эту книгу (если не считать нежелания лишний раз бередить и без того истрёпанные душевные струны) — в этом сборнике нет такого чувства, такой боли и такого горя, каких нельзя найти в русской литературе.

Три рассказа запомнились мне особо.
«Экстренный выпуск» — рассказ, до мурашек актуальный. Он о войне. О русско-японской войне, а на самом деле — о всех войнах сразу.
«Дядя Гэн» — о том, что нежность и забота, обращённые к уже омертвевшей душе, неспособны её исцелить, но способны лишь ранить целителя.
И, наконец, рассказ, который понравился мне больше всех — «Равнина Мусаси». Тот самый, с обширной цитатой из Тургенева. По сути, это всего лишь пространная пейзажная зарисовка, но сколько же удовольствия она доставил мне при чтении. Вопиющей банальностью было бы сказать, что после этого рассказа мне захотелось побродить по равнине Мусаси (существует ли она ещё — такой, какой её запечатлел Куникида Доппо? едва ли), но... ведь в самом деле захотелось.