2 Эсеровские манипуляции

Пришла пора окунуться, то есть, наступить на белоэмигрантскую литературку. И первым, кого мне хотелось бы осветить, пусть будет Боря Савинков, антисоветчик, "немножко писатель, немножко подпольщик" (с) Стругацкие "Обитаемый остров".
Сначала следует сказать пару слов о личности самого Савинкова. Был он профессиональным революционером, организовывал громкие убийства, состоял в эсерах. Однако политическая карьера после Февральской революции не сложилась, поскольку не прошло и года, как к власти пришли "кровавые" большевики. Мотивация его здесь понятна - в новом правительстве ему было делать нечего. Кроме того, эсеры и большевики отличались друг от друга по своей идеологии очень сильно. Если уж максимально просто, то Савинков имел некие идеалистические представления о том, как Россиюшка превращается в одну большую деревню, где все живут, как при общинном строе, а всякие там индустриализации - это все от лукавого.
Кроме того, на Савинкова очень дурно влияли Мережковский и Гиппиус, то есть, к идеям народничества добавились еще религиозное мракобесие и позитивистское мышление.
Савинков действительно любил пописывать всякое, но в то время это не было удивительным. Писать стишки да рассказики был обязан почти каждый уважающий себя интеллигент. Тогда же не было инстаграма, социальных сетей, тик-тока, и контент нужно было генерировать исключительно на бумаге, рисунками или стишками. Кроме того, таким способом можно было завоевать внимание слабого пола, особенно из института благородных девиц. Вот Савинков тоже выплескивал на бумагу свой поток сознания.
Нетрудно догадаться, что название сего произведения относит нас к всадникам Апокалипсиса. Правда, их было 4, а повестей всего 2. Я же прочитал только "Конь вороной", написанный в 1923, поскольку "Конь бледный" был написан до революции и не имеет особого значения. Про остальных "коней" Савинков написать не успел (к счастью).
Под апокалипсисом, очевидно. подразумевается сама революция и слом старого порядка. Только после того, как Великая Октябрьская революция свершилась, Савинков окончательно придал факту "апокалипсиса" отрицательную оценку.
Представляет из себя "Конь вороной" нечто вроде дневника с обрывочными мыслями и диалогами некоего Жоржа (чувствуете ,как пахнуло от этого имени французской хрустящей булкой?). Жорж мне представился стереотипным беляком, с усиками и в мундире, по типу штабс-капитана Овечкина из "Неуловимых мстителей" или Никитского из "Кортика". На страницах повести он пересекается с какими-то друзьями, сослуживцами и даже любовницей по имени Ольга, которая является коммунисткой.
Тут я не понял, каким образом он вообще умудряется встречаться с ней во время гражданской войны. Возможно, Жорж добрый парень и как бы укрывает ее от своего начальства, чтобы ее не шлепнули. Или, может быть, она его укрывает. Но сама эта тетка ходит в форме и папахе, что странно. То есть, она тоже как бы воюет... непонятно. А может, она предмет галлюцинаций главного героя.

Но я ненавижу их. Враспояску, с папиросой в зубах, предали они Россию на фронте. В распояску, с папиросой в зубах, они оскверняют ее теперь. Оскверняют быт. Оскверняют язык. Оскверняют самое имя: русский.

Их - это коммунистов, большевиков, как видно из контекста. Осквернение языка - это наверняка аббревиатуры и отмена лишних букв в письменном русском языке. Правда, аббревиатуры стали вводиться уже при царе, но Савинкова это не смущает. Его любимое Временное правительство тоже их активно использовало. И реформу в русском языке тоже инициировало это же самое правительство. Война же была империалистическая и должна была быть прекращена, а лучше и вовсе не начинаться. В общем, кроме папиросы в зубах, серьезного ничего не вижу, а курить вредно, да.

Восемьсот одетых в военную форму крестьян впиваются мне в лицо. У всех один и тот же, напряженный и недоверчивый, взгляд. Они озябли, держат руки по швам и готовятся к смерти. Федя спрашивает:
- Прикажете тачанки подать?..
Тачанки... Нет, я не расстрелял никого. Я предложил желающим вернуться в Бобруйск, желающим записаться к нам.

Данный эпизод должен нам показать, что, в отличие от "краснопузых", белые никого не расстреливали и вели себя исключительно либерально и человеколюбиво. Представляете - взял да и отпустил всех пленных. Милосердие!
Однако от Белого террора погибло как минимум 300 тысяч человек.
Итак на протяжении почти всего дневника Жорж и его подчиненные захватывают какие-то населенные пункты, а Жоржик меланхолично думает: "Как нехорошо же - брат на брата. Боженька меня не простит", и все в таком духе. Иногда мыслями он возвращается к Ольге, но автор еще держит интригу, не рассказывает, что она коммунистка, эту драму он приберег на крайний случай, когда станет скучно читать. Воспоминания о любви всей своей жизни не мешают ему, однако, изменять ей с какой-то крестьянкой со стереотипным именем Груша. Груша сама не ревнует, понимает свое место

Знаю я... Любиться со мной, с мужичкой, а в жены взять барыню, ровню... Эх, барин, ведь так?.. Ну что ж... Уж такая, видно, моя судьба...

Частенько Жорж раскрывает Евангелие, которое тащит с собой, как настоящий русский духоскрепный патриот. Духоскрепными становятся и красноармейцы-перебежчики, служащие под его началом. Один говорит, что стало "лучше", потому что теперь они за "Расею" бьются. Так и сказал - "за Расею."
Поскольку "красные" сильно покоцали его отряд, и тот сократился до размера банды, Жорж начинает называть себе "зеленым", но оговаривается, что теперь он "слуга России". Прошло 100 лет, и ничего не меняется, просто скажи, что ты любишь родину, и тебе вроде как все должны простить.
Взял Жорж наконец очередного красного командира и сообщил ему, что повесит. Красный командир задрожал от страха и хотел предать своих (как удобно в художественном произведении унижать своих идеологических врагов!), но его расстреляли благородные патриоты России.
Наконец Жорж каким-то непостижимым образом встречается со своей Ольгой и обнаруживает, что она коммунистка, а она - что он "белогвардеец" и бандит.

- Ты - бандит?
- Да, я "бандит".
- Белогвардеец?
- Белогвардеец.
- Наемник Антанты?
Зачем казенные, заученные слова? Я холодно говорю:
- Меня нельзя купить, Ольга.
- Ты для чего?.. Почему?..
Она всплеснула руками. Она силится и не может понять... Я тоже.

Этим диалогам позавидовал бы Тарантино. Я тоже не могу понять.
Очень удобно для духоскрепного Жоржа сделать своим оппонентом в споре вроде как слабую женщину, склонную к экзальтации и истерике. Других женщин он себе и не может представить - либо это крестьянка Груша. на все готовая ради мужика, либо интеллигентная истеричка Ольга. Все они, конечно, проигрывают в интеллектуальном споре настоящему офицеру.

- Хорошо. Пусть. Я граблю, убиваю, не верую, предаю. Но я спрашиваю, можно ли это?
Она твердо говорит:
- Можно.
...
- И ты думаешь, что вы перестроите мир?
- Перестроим.
- Какой ценой?
- Все равно...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Она чужая. Мне душно с ней, как в тюрьме.

Настоящая коммунистка не так бы отвечала. Опять же Савинков рисует образ какой-то недалекой попутчицы коммунистов, отвечающей односложными фразами, вызывающей враждебность. Здесь нужно зайти издалека, рассказать про прибавочную стоимость, про эксплуатацию трудящихся. А не просто говорить "Да мы что-то там перестроим, и цена не имеет значения".

- Итак, довольно поверить какому-то Марксу, чтобы отречься от родины, от родного гнезда?
- Ты мучаешь меня, Жорж...
...Она упала грудью на стол. Она рыдает навзрыд.

Ну, тут, что называется, слив засчитан. Женщина сдалась под напором уверенного в себе мужчины. Видимо, так можно и с Лениным. Прийти к Ленину и спросить: "Ты что, отрекся от родины?". И он повесит голову и скажет: "Вы мучаете меня".

Вы обещали "мир хижинам и войну дворцам" и жжете хижины и пьянствуете в дворцах. Вы обещали братство, и одни просят милостыни "на гроб", а другие им подают.

Так вы же сами начали контрреволюцию и гражданскую войну, устроили Белый террор, противодействовали декретам большевиков. Так могла бы ответить и Ольга, но она слилась, в нее уже проник вирус православной духоскрепности.

Ты где-нибудь служишь?
- Служу.
- Где?
Она называет какой-то "ком". Попечение о детях. О "пролетарских" детях, конечно.

Ну, вообще-то советские детдома не делали разницы из происхождения попадающих туда беспризорных детей, поэтому данная реплика не имеет смысла. Что значат "пролетарские" дети? То есть, если ребенок сын рабочего, его устраивают в детдом, а если он сын крестьянина, то оставляют на улице?
Ольга начинает истерику на почве ревности ("ты не можешь любить меня, да я люблю тебя") и прогоняет наконец Жоржа, однако мы понимаем, что он заронил в ее коммунистическом разуме искру сомнения, а заодно оставил след в ее сердце, ведь он весь из себя такой... пропахший порохом и окопными вшами белогвардейский мачо!
Потом Ольга снова прибегает к нему, практически падает на колени и умоляет возобновить отношения. Но Жорж гордо отказывает ей, а сам куда-то едет на поезде, видимо, за границу.

Что тут скажешь? Подействовать это может только на подростков в период полового созревания. Для людей, мыслящих серьезно и несколько глубже, чем лирический герой этого дневника, вещи, которые упоминает Савинков, вроде каких-то личных отношений, религиозных верований, патриотических призывов, являются не более, чем идеологическими штампами, манипуляциями, за которыми нет самого главного - рационального осмысления объективной действительности. А заключалась она в том, что классовая борьба привела к победе рабочего класса. И это есть хорошо.
А то. что какой-то выдуманный Савинковым мужик жалуется, что коммунисты залезли ему в карман, является исключительно точкой зрения этого самого мужика - кулака и эксплуататора.
Савинков, наверно, хороший был конспиратор и агент, а вот писатель и агитатор из него, как из Мережковского тракторист.