5 Сезон в раю

«Мое желание плыть беспредельно — плыть и плыть, соединившись со временем, смешав великий образ потустороннего с сегодняшним днем. Дурацкое, самоубийственное желание, остановленное запором слов и параличом мысли.»
Генри Миллер «Тропик Рака»

Генри Миллер — это я. И не то чтобы это обстоятельство внезапно обнаружилось однажды утром после беспокойного сна, и не то чтобы гавальда блажь такая на меня напала с мегаломанским колоритом — не то, и никаких прав нажимать на волшебную лайвлибовскую кнопку «я — автор этой книги» у меня по-прежнему не появилось — хоть руки всякий раз и чешутся, и не потому чешутся, что готова подписаться под каждым словом этих или каких-либо ещё авгурских проповедей в дневнике наблюдения за живой природой с аллегорически-лирическими отступлениями в мистический материализм и перерывом на шардоне, шахматы и Шостаковича— пфф, мимо — а просто интересно чё будет, если? А ничё, выясняется: в случае с Миллером система непреклонна — я ни в какую не могу им быть, а вот «представлять интересы автора» - на здоровье. И уж, наверное, не потому, что необходимо работать в «космодемонической компании» (а кто не?) или, что несколько сложнее, доказывать «энергетическое соавторство» с американской пианисткой, c еврейской танцовщицей, c приторно-сладкой эксгибиционисткой Анаис Анаис, всего один флакон которой гарантирует превратить и без того прекрасную жизнь в волшебную сказку и весёлый карнавал, со студенткой филфака сильно помладше, с художницей-алкоголичкой вообще маленький жесть, японской певицей и действующей моделью Венеры на удалёнке. И не потому, что нужна справка из вен. диспансера о «бесконечно текущем триппере» или респектабельный дом-музей на калифорнийском побережье, по которому скользят на войлочных тапках навсегда безутешные мамкины адепты культа анархии и секса — завидуйте, сёрферы! - или, на худой конец, Ларри Даррелл в друзьях (done!). Потому что мне не 66 что ли, не 88 и даже 69 сегодня не светит? Ну не потому же, что я чорный?? Because fuck you, thats why!

Представлять интересы Миллера мне совсем не хочется, спасибо за предложение. Есть в этом что-то процедуральное, дьявольски адвокатское. Да и известное дело, какие там интересы, я тоже люблю всё, что течёт (и сознательно промахиваюсь кавычками): «реки, сточную канаву, лаву, сперму, кровь, желчь, слова, фразы», я тоже люблю бесконечные списки вытекающих через шлюзы двоеточий, через пороги запятых, омуты точек, водовороты смыслов, мимо укоренившихся мифологем и окаменевших канонов - одно за другим, наперегонки - слов, поток которых не вымывает всё лишнее, оставляя лишь невесомую золотую взвесь, а норовит прихватить с собой ещё полусгнившие коряги, пивные банки, рыбака и рыбку, владычицу морскую, грязное бельё, долги по ипотеке, «неистовство пророков, непристойность, в которой торжествует экстаз, мудрость фанатика», русалочьи песни, плодородный ил. Слов, которые вовсе не предназначены, чтобы их высказывали по существу дела и от того приобретающих притягательно живое измерение и естественный блеск среди прочих полумёртвых слов, потерявших значение и предназначение, беззвучно хватающих воздух на берегу. Слов самых личных и универсальных, тех банальностей, которые и вслух-то постесняешься произносить, самых важных, простых и глупых. Мы, Генри Миллер, любим «рукописи, которые текут, независимо от их содержания — священного, эзотерического, извращенного, многообразного или одностороннего». Людей без Главной Цели, без Великого Кормчего гения в голове, без навигатора, вещающего чётким голосом моральных авторитетов, — их этим потоком сносит ощутимо. Ну и прекрасно. Станем же плыть, разбрасывая брызги, фонтанируя как moby dick и crazy cock – вот это и будет литература. По тропикам рака и козерога, под крышами Парижа, подальше от аэрокондиционированного кошмара, плексус как плеск, сексус как секс и siх feet under the keel. Достаточно. Приплыли. Тихая гавань — Биг-Сур, а вокруг тишина, «только море, небо и тюлени».

В тощий литературный год сплошных незапланированных и неуместных перечитываний самых знаковых для меня авторов (будто бы я в здравом уме и трезвой памяти и пора бы уже к концу сезона составить завещание в назидание народам древности) вновь становиться Миллером я и вовсе не собиралась. А тем более читать про сознательно нечищенные нечитанные апельсины Босха. Рано. Или поздно. Потоком не донесло, то есть пронесло мимо, когда моя сага называлась «Ан-Губа и ранет Пионерка»(по топониму моего псковского убежища и сорту единственных успешно вызревающих там плодов «тысячелетнего царства» - вообще название очень удачное для пародирования). Ан нет. Приплыли. Миллер, для которого литература не путь избранных, не таинственная страсть или великое служение грозному и ревнивому божеству, а естественный и и в известном смысле побочный продукт жизнедеятельности, с естественным же неофитским восторгом воспевает нехитрые радости дауншифтинга, привыкает к состоянию блаженного покоя, играет в писателя-деревенщика, корчует сумах, всячески толстовствует в провинции у моря, живет как лилия полевая, а мир, «потерявший всякое представление о подлинных ценностях» при этом ничего, не рухнул, улыбается криво в зеркало вечности. И я могла бы, конечно, сказать, мол, не читайте этого Миллера, если прежде никакого Миллера не читали, или если без восторга относитесь к дедушкиным неторопливым и путаным рассказам про то, как дедушка был ого-го, без причины и следствия переходящими в дедушкины байки про соседей по даче, жопу соседки и дедушкины поучения по части блаженства бесконечной жизни на фоне бесконечных неврозов. Но кто я такая? Читайте лучше Миллера. Дальше — Нексус. Плывём.