5

Вообще, Серебряный век, на мой взгляд, одна из вершин русской литературы, оказавшийся богатым на разнообразие стилей, направлений, искавший свое место в литературе путем многообразия форм, литературных находок. Это авангард литературы, отрицавший все имеющиеся правила, но тем не менее, имеющий корни в тысячелетней истории русской литературы и многовековой мировой литературе, в своих текстах, опиравшийся на опыт предшествующих литераторов:

Мы завели длинный спор о литературе, и мои посетители были сконфужены тем, что футурист знает русскую литературу не хуже их, а поэзию русскую и особенно французскую – много лучше…свободно цитирует по-итальянски Данта и Маринетти, по-английски Байрона и Уитмена, а французов и немцев вообще читает пачками.

Шершеневич В. ''Великолепный очевидец''

За каждым именем русского авангарда стояла многовековая история мировой литературы, каждый из авангардистов Серебряного века – будь то футурист, символист, акмеист, конструктивист, имажинист, - каждый из них отвоевал свое право на поиски новых форм, новой ритмики, новых смыслообразов. Это была своего рода революция в литературе. Революция мирового уровня, которая взорвала классический реализм русской литературы и шагнула далеко вперед.
Имажинизм (от фр. и англ. image — образ) – одно из литературно-художественных течений, возникших в России в первые послереволюционные годы на основе литературной практики футуризма и символизма, тем не менее, одинаково отрицавшее оба течения, как творчество коллективное, противопоставляя творчество индивидуальное и дендистское, творчество в котором форма преобладает над содержанием: Всякое содержание в художественном произведении так же глупо и бессмысленно, как наклейки из газет на картины. Имажинисты заимствовали термин у английской школы имажинизма, теоретиком которой был Эзра Паунд, тем не менее, Вадим Шершеневич – один из теоретиков русского имажинизма, - декларирует свои правила имажинистского текста. Имажинисты же ставили во главу текста – образ.

О Томи Хуттунене я могу сказать только одно – это финский литературовед и всё. Скупые сведения об авторе с лихвой компенсируются богатым и интереснейшим текстом исследования русского имажинизма в общем, и творчества Мариенгофа в частности и о его втором художественном романе - ''Циники''. Книга разделена на три части. В первой - ''Последние денди республики'' очень подробно Хуттунен рассматривает влияние Уайльда и его иллюстратора Бердслея на русских имажинистов во главе которых стояли Шершеневич, Мариенгоф и Есенин – такие разные в творчестве, но умеющие одинаково блестяще носить маски и цилиндры в первые послереволюционные годы, вполне возможно, убегая от окружающей действительности. И становятся понятными самоповторяющиеся истерики Есенина в стихах, как бегство от разрухи и стремление цилиндром и шубами прикрыть отваливающиеся деревенские лохмотья. Их стремление к свободе, бытовые зарисовки, их отношение к городу и урбанизации, их яростное приятие революции, первые эксперименты с безглагольной поэзией, их стремление поставить во главу поэзии – существительное и корневую систему слова ( в корне есть главный смысл каждого слова и это слово самодостаточно, потому что уже несет в себе – Образ).

Во второй части - ''Имажинистский монтаж'', подробнейшим образом описан прием монтажа в имажинистской поэзии, своего рода первое применение эффекта ''киноглаза'' в тексте Мариенгофа, который очень похож на фильмы Дзиги Вертова и Льва Кулешова, своим монтажом и соединением несоединимого. Это блестяще и это невероятно красиво. Это впервые в своих текстах применили именно имажинисты, Имея в своих закромах некие каталоги образов и метафорические цепи. К примеру:
Из сердца в ладонях
Несу любовь.
Ее возьми –
Как голову Иоканаана,
Как голову Олофрена…
Она мне, как революция – новь,
Как нож гильотины –
Марату,
Как Еве – змий.
Она мне как правоверному –
Стих
Корана.
Как за Распятого,
Иуде – осины
Сук…
Всего кладу себя на огонь
Уст твоих
На лилии рук.

Во-первых, безусловно, это отсылки к уайльдовской ''Саломее'' и иллюстрациям Бердслея к этой пьесе; во-вторых, приведенный пример содержит раннюю версию метафорической цепи, которую сами имажинисты в ''Почти декларации'' (1923) называют одним из необходимых этапов в истории имажинизма. Простые сравнения любви, революции, предательства, отсылки к Библейским историям:
-голова Иоканаана (Саломея/Иродиада)
-голова Олоферна (Юдифь)
-новь (революция)
-нож гильотины (Марат)
-змий (Ева)
-стих Корана (праваоверные)
-осина(Иуда).

В третьей части книги - ''Циники'', непосредственно разбирается роман Мариенгофа с точки зрения имажинистского текста и насколько в нем сильны все приемы имажинизма: монтажность текста, кинематографичность, образность, фрагментарность, соединение художественного и документального романа, насколько сильны мотивы революции в романе. Удивительно, что роман, впервые опубликованный в 1928 году в Берлинском издательстве ''Петрополис'' и имевший невероятный успех не только у русских эмигрантов, но и у критиков, углядевших в романе антиреволюционные идеи, в Росcии был впервые опубликован только лишь в 1988 году, а до этого был запрещен к публикации в СССР, несмотря на то, что Мариенгоф продолжал работать в русском кино, театре, писал письма с объяснениями в ВССП, однако уже в 1929 году начинается организованная РАППом травля Мариенгофа. Удивительно, насколько необразованы были травители, потому что ''Циники'' это роман не антиреволюционный, а роман антиимажинистский, роман об окончании эпохи имажинизма в литературе, роман, наполненный аллюзиями на историю развития имажинизма, это роман-сцепление невозможного - любви и революции, написанный после смерти Есенина, одного из теоретиков имажинизма, это своего рода роман об Имажинизме и Имажинистах.

Книга Хуттунена сложная, но если вы любите Серебярный век русской литературы, вас не пугают литературоведческие термины - вперед! Это увлекательнейшее исследование и необычное путешествие в мир имажинизма и зарождения нового русского кино Эйзенштейна, Кулешова, Вертова.