3

Тот случай, когда мне хочется подойти к автору, потрепать его за ухом и сказать: "Эй, дурашка, ну по-другому всё надо было делать!" Действительно, сделай автор по-другому, книга могла бы выстрелить, стать бестселлером и собрать множество престижнейших премий. Но мы имеем, увы, то, что имеем, с этим и работаем.

Начинает автор за здравие: дичайший эпизод с младенцем, поедающим собственную мать. Конечно, придирчивый читатель усомнится в возможности такого развития событий, ведь у невинного дитяти и зубов еще нет. Читатель придирчивый, но дочитавший до конца, поймет, что это метафора. Может быть, не слишком удачная, но довольно прозрачная: как семимесячный Цезарь Ломброзо пожирал тело своей матери, так и диктаторы Аргентины (и не только Аргентины) пожирали тело своей прекрасной родины. В финале эта метафора будет озвучена не единожды. Признаюсь, дичайшему эпизоду я обрадовалась, он напомнил мне и "Парфюмера" Патрика Зюскинда , и "Милосердных" Федерико Андахази , и что-то еще. Но дальше стало не то чтобы хуже, но не в масть.

Чего я не очень ждала от книги с многообещающим названием "Кулинарная книга каннибала", так это малодинамичной семейной саги. История нескольких семей, создавших великолепный ресторан "Альмасен" и развивавших его на протяжении 20 века, была, мягко говоря, невыразительной. Я из этих персонажей практически никого не запомнила, а тем паче не запомнила их взаимосвязей. Я помню близнецов Калиостро, ресторан основавших и кулинарную книгу написавших. Конечно же, я помню милого Цезаря, воплотившего идеи Калиостро самым невероятным образом. Но то, что было между ними - потемки. Помню еще немецкого парнишку с подводной лодки. Но смутно, хотя сегодня утром дочитала. Все смешалось в доме Облонских, и люди и кони. И вот здесь кроется главный минус книги Карлоса Бальмаседы - маленький объем. Если б он каждому персонажу отвел не пару страниц, а пару сотен страниц, мы бы прониклись историей семьи (семей), историей ресторана (хотя с рестораном лучше всего вышло), историей страны. А так получилось очень скомкано, по верхам. В итоге - полное равнодушие.

Второй минус - композиция. Вы должны быть готовы, что весь экшен романа будет на первых 5% и на последних 20%. Между ними тишь и благодать. Помните про многообещающее название? Оно будет абсолютно неоправданным большую часть книги. Большая часть книги будет напоминать то ли библейские родословные, то ли латиноамериканское мыло. Если бы я была Карлосом Бальмаседой, то увеличив в объеме саговые главы, я разбила бы их трэшачковыми главами про кулинара-людоеда. Уверена, что эффект был бы куда сильнее. Ну и больше политики, больше истории. История Аргентины очень интересна и богата событиями. Таких эпизодов, как знакомство одной из героинь с Эвой Перон, могло быть больше. Роман стал бы куда живее и увлекательнее. И тему эмиграции фашистских лидеров тоже надо было развивать.

Если кратко, то середина книги полностью провальна. Провальна она, во-первых, из-за недостатка деталей, подробностей. Провальна она, во-вторых, потому, что непонятно, к чему ведет автор. В финале есть совершенно гениальный эпизод, который все объясняет, но многие ли доживут до финала?

А теперь взглянем-ка на гостей таверны в этот вечер: четыре столика оказались занятыми высокопоставленными членами политического общества «Парфенон», самой главной головой гидры был новый глава муниципалитета Мар-дель-Платы, воспользовавшийся праздником, чтобы оценить уже успевшее прославиться меню вместе с десятком своих преданных друзей и сподвижников: сенаторов и депутатов, упоенных величием власти и неожиданным везением, переполненных тщеславием чиновников, обремененных глупыми устремлениями советников, честолюбивых членов муниципалитета, алчущих популярности. Они приехали на новеньких авто, на шикарных японских и немецких джипах, которые припарковали под густыми липами на соседней улице, и вошли в таверну, давясь голодной слюной, громко поздоровались с несколькими священнослужителями, ожидавшими своей очереди с терпением буддистов, и шумно, кривляясь, словно клоуны, расселись за столиками. За столиком возле главной лестницы расположились пятеро синдикалистов, в ожидании блюд основного меню они пробовали в качестве аперитива чилийские сильные вина с маленькими кубиками швейцарского и испанского сыра; они сверкали безупречными рубашками, вздутыми от ежедневного обжорства животами, напыщенно смеялись, голосищи их были закалены речами на политических баррикадах. Другой столик: молодые люди, управляющие телеканалов, загоревшие на пляжах Карибских островов и Бразилии, одетые в привезенную из Парижа одежду, обутые в итальянские ботинки, купленные в Майами, источающие ароматы французского парфюма, прически у них короткие, волосы уложены гелем; они болтали, преувеличенно гримасничая, оттого что были уже заправлены кокаином, разговоры их только о рекламном бизнесе и осточертевших всем долларовых прибылях. В другом уголке зала, недалеко от главной лестницы, две пары, празднующие какую-то романтическую годовщину; они попросили поставить в центр стола канделябр с белыми свечами. Они строят планы поехать в Рио-де-Жанейро на Страстной неделе, зимой думают отправиться покататься на лыжах в уникальные чилийские горы, они пьют шампанское за здоровье всех влюбленных и, как нечестивый Дориан Грей, мечтают наслаждаться вечной молодостью и богатством. Глянем же на другой столик, тот, что в центре зала: шесть элегантных и утонченных женщин, всем около сорока, безупречные прически, идеальный макияж, золотые кольца и браслеты с драгоценными камнями: они беседуют о своих прошлых мужьях и женихах, ядовито прохаживаются на их счет, вещают об их адюльтерах и собственных изменах, кое-кто из них вспоминает услады с очередным любовником, романтические бегства средь бела дня, невероятные предлоги, тайные подарки. За столиком рядом с окном два молодых самодовольных и неумных прокурора совращают своими умными речами двух белокурых адвокатш с аппетитными телами, рассказывают им о своих приключениях в здании суда, о связях, которые им приходится пускать в ход, когда дело принимает нежелательный оборот, о контактах в полицейских кругах, дружбе с политиками, которую они прозорливо поддерживают; девицы же восхищенно улыбаются, сдержанно потягивают розовое вино, чувственно затягиваются сигаретами в ожидании кушаний.
Политическое руководство страны превратилось в плотоядную касту. История показывает, что достаточно немногих мазков, дабы нарисовать гастрономические стили и манеры той или иной эпохи, — в конечном итоге каждое время оставляет свой кулинарный след, вкус и аромат пищи никогда не остаются чуждыми духу едоков — разве зачастую желудок не говорит лучше и яснее, чем голова? Способ потреблять пищу безошибочно отражает мании и страхи, пристрастия и недостатки, горе и радости, фобии и страсти, добродетели и несчастья.
Существует порочный закон, написанный кровавыми буквами: чрезмерно обильные пиршества во времена диктатур могут накормить лишь малое число приглашенных; когда у власти диктатор, удел народного большинства — голод и воздержание, в самых же простых домах хлеб делится с той же тихой печалью, с какой Иисус делил трапезу на Тайной Вечере, а вино с тех давних пор являет собой кровь, пролитую Иисусом на кресте.

Простите мне эту непристойно огромную цитату, но она гораздо лучше меня расскажет вам, о чем эта книга. Идея смешать в одном флаконе семейную сагу, слэшер и политический альманах великолепна. Этой бы идее да адекватное воплощение... Но, увы, что имеем, то и читаем.