5

Признайтесь, вам ведь тоже иногда кажется, что в самой идее кино есть что-то магически-потусторонее? Пойманная в ловушку жизнь, высушенная и приколотая булавкой на целлулоидную подушечку альбома. Ждущая своего часа, когда сияние проектора вновь разбудит её и вернёт в мир. Кадры мерно сменяют друг друга, один за другим. И мы обмануты, и мы видим жизнь там, где её нет. Мы плачем и смеёмся, а кадры всё ползут и ползут, свет-тьма, свет-тьма. Наше с вами кино, да и наша с вами жизнь тоже - игра иллюзий на поверхности вот-вот готового взорваться мыльного пузыря. А внутри - тьма, та самая, что незримо заполняет паузы между кадрами. И никто не знает, что таится в ней.

Именно этому и посвящён роман. Для Рошака феномен кино становится своего рода метафорой извечной борьбы противоположностей: света и тьмы, бога и дьявола, жизни и смерти. С ловкостью заправского монтажёра разворачивая перед читателем путаную и мрачноватую доктрину катарского учения, Теодор, подобно своему герою, режиссёру Каслу, идёт куда глубже простенького криптоисторического триллера. В игре света и тьмы, что разворачивается перед читателем, скрыто даже не предостережение - приговор человечеству. Хитрые теории умника Сен-Сира, больные фильмы гениального монстра Данкла, разглагольствования доппельгантера - Анджелотти и множество куда более мелких, но незримо работающих на общую картину деталей, - всё буквально кричит об одной простой мысли. Человечество несётся в пропасть, его уже не спасти. Уже никого не волнует такая мелочь, как этика и мораль. Уже никому не интересны сострадание и жертвенность. Возможно всё. Любую грязь, любую мерзость мы принимаем радостно и с восхищением. Больные садистские фантазии объявляются новыми откровениями, их авторы - новыми пророками. Бойня, насилие, страдания - почему нет? Нам уже даже не интересно - так, всё равно. Мы привыкли. Верден, Нанкин, Кёльн, Хиросима. Мы совсем ничему не учимся. Недаром резню в Альби автор устами одного их второстепенных персонажей характеризует как "всего лишь один холокост, ничего примечательного". Что стало с миром, если тысячи замученных и заживо сожжённых людей обречены остаться всего лишь одним из сухих академических примеров?! Трагедия давно стала статистикой, а мы и не заметили.

И кино, призванное отображать и сохранять ценнейшие моменты жизни, с безжалостной точностью откликается на это. Коммерческий, бездушный, глянцевый мусор, ода потреблению, культ бездарности и пустоты. Порно и расчленёнка, каннибалы и дикари из фильмов Саймона Данкла. Формат украл у настоящего, подлинного кино самое главное - право на смысл. Людей можно убедить в чём угодно, в любой мерзости декларировать наличие скрытых смылов и глубины. Прикрываясь красивыми словами об эстетике ужасного и визионерстве нового века, нас тычут носом в данклову гниющую свалку трупов, последнее позорное свидетельство существования человечества. Откровение Данкла чистейшей воды воля к самоуничтожению. Катары верят, что мы живём в аду, что мы - величайшая ошибка природы и позор творца, что лучшая из альтернатив - угасание и смерть, и как можно скорее. Во главе со своим тёмным пророком, катары готовят рукотворный апокалипсис, терзамые ужасом не успеть. Потому как нечто куда более жуткое выбирается из тьмы. Оно уже на пороге, и вот-вот ворвётся, и тогда — темнота. Холод. Смерть. Навсегда. Все станет, как… черный лед. Вся вселенная выгорит. И мы это будем знать. Что истинный Бог мертв. Что мы проиграли. Навечно. Это знание всегда будет с нами, как и знание того, что виновники — мы, потому что мы поддерживали все это. Жизнь. Таково откровение Данкла. Эсхатология катаров - нечто вроде бэккеровского семантического апокалипсиса, помноженного на притягательную силу кинематографа. Мерцающий свет, водоворот теней, вихрь, затягивающий зрителя вовнутрь, в глубину подступающего безумия. Убедительность тезисов, многократно усиленная силой зрительных образов. Послание, проникающее в глубину сознания и пересобирающее его заново, делающего из человека очарованного видениями гниения и тлена зомби. Концентрированная безысходность. Жизнь в аду, рождение в смерть.

А все ответы - на поверхности. У Рошака вообще всё очень забавно вывернуто наизнанку. Фантасмагорическая глубина касловских катакомб, в которую вслед за Джоном спешит читатель, скрывает лишь безмолвные вопросы. А правда, тем временем, состоит в том, что многоходовые, тянущиеся сквозь века планы сектантов не что иное, как путь наименьшего сопротивления. Ещё в самом начале Рошак чуть ли не прямым текстом даёт нам все ответы. Простая и такая невинно-бытовая для киноманов проблема, как противопоставление массового и авторского кино, в контексте романа становится элегантной метафорой мировоззренческого заблуждения катаров. Ориентированный на самого массового зрителя фильм может, тем не менее, быть искренним и правдивым, а эстетское авторское кино полным мерзости и отталкивающей натуралистичности. Борьбы противоположностей нет, зато есть их единство. Нетрудно выбросить в мусорную корзину неудавшийся набросок или эпизод фильма, но стократ сложнее привести его к идеальной гармонии. Надменный снобизм элитистов от арт-хауса по Рошаку - нечто сродни декадентской эстетике катаров. Смерть искусства и смерть жизни - вещи родственные и в чём-то даже тождественные. Катары жаждут уничтожить мир за всю ту грязь, которой он переполнен. А Джон и Клер искренне восхищаются им - за всё то светлое, что в нём ещё осталось. Они готовы бороться и начать пусть с малого, но совершенно необходимого - пропаганды настоящего кино, которое побуждает думать и чувствовать. Потому что кино - это, конечно, маленькая жизнь и самый настоящий мир в миниатюре.

В заключение следует сказать ещё несколько слов, хотя я уже и понаписал выше предостаточно сумбурностей. Книга по-настоящему глубока. Поверьте, весь ужас падающего в пропасть мира, всю драматичность вечной битвы богов, прорастающей в наш мир сквозь плёнку старых фильмов, Рошак показал сногсшибательно. Мои жалкие дилетанские попытки хоть в каком-то приближении передать впечатления от чтения - всё равно что запиленная восьмимиллиметровка по сравнению с закатом над Амазонкой. "Киномания" ошеломляет. Я никогда не считал себя киноманом, но автор тем не менее заставил меня буквально ощутить скрытую в киноискусстве магию. К тому же, повествование может похвастаться ещё и детально проработанным фоном, разворачивающим перед нами историю становления и развития авангарда и арт-хауса. Биография вымышленного Рошаком безумного гения Макса Касла, провозвестника апокалипсиса и неслучившегося пророка катаров, искусно вплетена в канву абсолютно реальных фактов и событий. Пожалуй, истинным знатокам поиск скрытых параллелей и реминисценций доставит дополнительно удовольствие и интерес. Но даже людям, как ваш покорный слуга, неблизким к авторскому кино, книга скорее всего понравится, хотя бы чувством сопричасности чему-то волнующему и волшебному. Многоплановая, глубокая и очень умная книга, советую!

рецензия на фантлабе