4.5 Ода нонконформизму

Мне всегда нравился композитор Бородин. Даже не из-за песни 'Prince Igor' рэпера Уоррена Джи, которую я услышала, когда мне было 10, а как-то по-человечески. Наверное, потому что он был в той же степени доктор и химик, что композитор, и не такой через-губу-вредина, как Балакирев. У меня как-то сразу сложилось впечатление, что у Бородина было здоровое чувство юмора, а еще он один поддержал Мусоргского, когда от того отвернулась вся остальная кучка. Мусоргского я не понимала, но симпатизировала ему, потому что узнала от него слово "быдло", и мне всегда было особенно жаль его на портретах. В музыкалке мы слушали Бородина, Мусоргского и всех остальных (кроме Уоррена Джи) на старых пластинках "Мелодия", которые пощелкивали, поплевывали и потрескивали. В силу возраста мне было решительно невдомек, чем именно Мусоргский музыкально не удовлетворил кучку, да и не изучали мы пристально его крупные произведения, поэтому приходилось строить ассоциации без начала и конца.

Примерно в то же время у меня начались проблемы с Лизами в русской литературе. Можно сказать, в моем сознании накопилась критическая масса Лиз. Эта воздушная и трепетная, но при этом правильная и жертвенная героиня всегда внушала мне смутную тревогу (спасибо Карамзину, я думаю). Идеализированный образ девушки-мечты не укладывался у меня в голове, поскольку не имел ни одной точки соприкосновения с моей окружающей действительностью. Так уж вышло, что до универа у меня даже не было ни одной знакомой Лизы, если не считать собак.

Усугубить и так потерянный для меня образ литературной Лизы можно было только одним способом — употребив по отношению к героине с этим именем словосочетание "чистый лоб". Мне сразу слышится скрип пальца по свежевымытой фарфоровой тарелке. Я до сих пор не представляю, чем именно задается чистота лба ("Лиза, скоро будут гости — ты лоб-то помыла?"). Может быть, он должен быть гладким и высоко выбритым, как на средневековой картине? Или без прыщей, без морщин, без волосатых родинок? Такой выпархивает Лиза Орфанти из-под пера Ивана Лукаша — аккуратная прическа волосок к волоску, ничем более не обрамленный светлый лик, романтическая неприступная икона. В ней отразились все мои идиосинкразии на подобных персонажей, всколыхнув в закромах памяти муть полуоборванных ассоциаций, и выплывший наружу из нее портрет Мусоргского всем своим жалобным видом стал показывать, что такой не могла быть его бедная любовь.

И портрет не подвел — на первом слое любовью Мусоргского у Лукаша оказалась полная противоположность чистолобой Лизе. Среди неуемной, полусказочной, полуапокалиптической петербургской метели юный подающий надежды офицер Модя встречает неприкаянного, жалкого, тощего чертенка-Анну с арфой — инструментом традиционно ангельским. Полудикая, униженная, озлобленная и земная Анна с неукротимой башней огненных кудрявых волос и, как ни крути, не чистым лбом, появляется перед Мусоргским как сырая, неукрощенная, не уложенная в партитуру музыка, и преображает его жизнь навсегда. Их историю нельзя назвать ни романом, ни отношениями — это была лишь попытка приютить, приручить, отблагодарить и, навсегда отказавшись от иллюзий романтизма, хоть ненадолго, на пару недель отсрочить неминуемое.

Нет никаких сомнений в том, что связь с уличной девкой Анной погубила Мусоргского, поставив крест на его военной карьере, общественном положении, здоровье — да и в музыкальной среде подкинув ему проблем на сотню лет вперед. Но в отказе молодого Модеста от всего напускного, притворного, навязанного есть необыкновенный свет и красота, честность и смирение (modesty — сказала бы англичанка Анна). Пара, которую составили Мусоргский с Анной, напоминает Ван Гога с его Син в Жажде жизни — тот же кратковременный мутновато-уютный пузырь бедного быта, отчего-то гораздо более полный жизни, чем любые светские шевеления их современников. Мусоргский Лукаша вообще похож на стоуновского Ван Гога — они оба кружат в самых адских общественных низах, скатываясь в пьяную горячку, но видя перед собой не пресловутых чертей, а воплощенных ангелов, которые запросто, запанибрата спускаются с верхнего этажа узнать, почему перестала играть музыка.

Книга Лукаша, конечно, совсем не про баб со лбами разной степени чистоты, иначе он выбрал бы себе в герои кого-то менее противоречивого. Мусоргский, ставший практически персоной нон-грата в музыкальной среде из-за своего нонконформистского творческого выбора, отказавшийся от прозападных заигрываний и романтических сюжетов, бедной своей любовью избрал Россию и славянские мотивы. Этим он фактически обрек себя на оглушительный провал и полное дно. Таков второй слой этой небольшой в сущности, но удивительно проникновенной книги. Так же, как Достоевский деконструировал образ литературной Лизы в уйме своих произведений, как Ван Гог живописал чумазых едоков картошки, так и Мусоргский поворачивал музыку неудобными боками к неподготовленной аудитории, чтобы вскрывать в ней что-то живое, яростное и, может быть, даже непристойное.

Не нужно глубоко копать, чтобы обнаружить в Лукаше превосходного стилиста. Мусоргский славился своим эпистолярным слогом, любовью к неологизмам, и необычный язык книги передает это ненавязчиво, но точно. Только под конец книги, когда герой проваливается все ниже, а его горячка раскаляется все белее, слова закручиваются в неудобный водоворот, и хочется звать на помощь Римского-Корсакова, чтобы он помог расшифровать, разложить по тональностям, помирить с общепринятой гармонией эти последние страницы — так же, как он отредактировал "Хованщину", "Бориса Годунова" Мусоргского, да и "Князя Игоря" Бородина, чтобы больше простого народу высидело эти прекрасные произведения до конца.

Иван Лукаш взял на себя задачу описать один из ключевых и спорных моментов в становлении Мусоргского. Читая его версию событий, я без конца болела то за простосердечного Модю, то за спасительную Лизу, то за разрушительную Аню, то за Бородина — не буду скрывать, втайне надеясь, что в конце он окажется той самой бедной любовью. Такой наверное и должна быть биография творческого человека — короткая, фактически неправдивая, но духовно точная, про бесконечную метель души и поиски пропавших ангелов на самом дне.