4

Литература, как и познание мира, многоступенчата. Явно или косвенно опираясь на сюжетные линии, героев, художественные приемы предшественников, писатель мостит своим творчеством еще одну ступеньку для последующих творцов, где уже он станет предметом заимствования и подражания. В этом плане роман Михаила Елизарова «Библиотекарь» вполне следует мейнстриму. Разрушение всех мыслимых табу в «Сердцах четырех» Владимира Сорокина послужило благодатной почвой для последующих постмодернистских обработок темы. Но если Сорокин за свой роман ничего кроме хулы и публичного сожжения не удостоился, то «Библиотекарю» уже был присужден «Русский букер» за 2008 год.
Сорокин неимоверно расширил рамки тем и их восприятия. Это такой современный Рабле, для которого нет ничего святого и запретного. Будь то пожирание фекалий или запекание в печи собственной дочери. Конечно, при желании можно представить, к примеру, «Норму» зеркалом жизни в позднем СССР, но яркость образов настолько сильна и самодостаточна, что смысловая приправа становится уже излишней.
Елизаров не настолько смел, по крайней мере, в «Библиотекаре». Предварительно разрушив внутренние запреты в ранних рассказах, в своем втором романе он не выходит за рамки приличий. Это такая постмодернистская рефлексия на модернистские изыски предшественников.
Как и в «Сердцах четырех», сюжет его книги протекает вокруг погони - только не за смутными подсказками пути к Машине, а за мифическими произведениями советского писателя Дмитрия Александровича Громова. В быту имеющие названия «Дорогами труда», «Серебряный плес», «Пролетарская», при чтении с Условиями Тщания и Непрерывности они превращаются в Книги Силы, Власти, Смысла, Терпения …
***
Читая «Библиотекаря», вся время ловишь себя на раздвоении восприятия пространства романа. Тщательно выписанный, вплоть до мельчайших деталей и манеры речи, быт 80-х годов прошлого века вкупе с введением в стиле документальной прозы и мистическим посылом создают некий параллельный мир, где привычные и легко узнаваемые герои проживают какую-то иную жизнь.
Главный герой – библиотекарь и хранитель Книги Памяти шоронинской читальни Алексей Вязинцев – получает свою должность, можно сказать, по наследству: вместе с квартирой убитого дяди. Тридцатилетний мужчина, иногда по сюжету больше похожий на инфантильного четырнадцатилетнего подростка, вдруг попадает на настоящую невидимую войну, где весь смысл существования сводится к приобщению к Книге и ее защите. На войну, где человеческая жизнь не стоит и слова из романа Громова, но притом жестко соблюдается Кодекс чести, запрещающий любое огнестрельное оружие.
Последнее, к слову, вызвало определенное чувство дежа вю. Инстинкт самосохранения – самый сильный у человека, и никакой Книгой его заглушить невозможно. А учитывая, что приобщается к источникам Радости, Памяти, Силы… отнюдь не лучшая часть человечества, рано или поздно соблазн решить все проблемы разом должен был возобладать в чьей-то отчаянной голове.
***
Вслед за тучными коровами неизбежно следуют тощие, утверждал Генрих Гейне. Вслед за морализмом неизбежно следует имморализм. Разрушая прежние табу и устои, он готовит почву для ростков новых человеческих отношений. Осталось только дождаться, когда спираль истории сделает новые воззрения востребованными.
Сорокин и Елизаров, несомненно, ярчайшие имморалисты нашей литературы. Вслед за Ницше они пытаются провозгласить кончину христианско-возрожденческого мифа о человеке, который, во-первых, добр и прекрасен, а, во-вторых, способен к бесконечному развитию.
Вместо наслаждения и умиротворения от приобщения к чему-то чистому и первозданному – Радости, Терпению, Памяти, Силе…, в людях просыпается неистребимая жажда убивать себе подобных за право прикоснуться к божественному откровению. Нет никакого Равенства, Братства, Всеобщего Счастья. Есть только звериный оскал нашего далекого-далекого предка.
Кажется, где-то мы это уже проходили…