4.5 Облако смыслов Гранина: из души в душу

"Эссе - здорово, очерки - тематичненько," - едва разглядывала истертые клише аннотации. Автор меня убедил любоваться его текстом. Сразу и мощно вовлек особые ландшафты. Мельбурн, Англия, Гонолулу - и я! В необычном ракурсе, с постоянными переходами от одной идеи к другой, с необычным и четким взглядом размышляющего, и, что важнее - думающего человека. И исподволь, практически незаметно погружает читателя в свой внутренний мир, свои мысли - эдакое облако смыслов, которое он отрывает от себя и передает читателю. Можно сказать: "Хочешь понять Гранина и его поколение, то думай как Гранин, читай его сборник", тут он раскрывает перед тобой картину не только внешних образов, возникающих у любого путешественника, а гораздо бОльшее. Когда глаз писателя услаждается заграничными картинами, его мозг устремляется в такие далекие дали, пускаясь в глубокие рассуждения и вспоминая различные ассоциативно вспомнившиеся случаи из своей обширной писательской копилки. И поневоле ты понимаешь, что тебе передают опыт, что-то выстраданное, обдуманное, созидательное.
Эту книгу мне посоветовал хороший человек, и берясь за нее, я ожидала всякого, но только не такого фундаментального переворота сознания. Ведь аннотация действительно обещает некие путевые заметки, истории про путешествия советского писателя за границей. Не верьте, тут соль далеко не в путешествиях. Хотя и из них можно извлечь ряд очень важных уроков.
Вот, например, урок из "Примечаний к путеводителю", не единственный, просто лично мне запавший в душу:

Англичане считают, что если вчера тут была кондитерская, то и завтра тут должна быть кондитерская, а не парикмахерская или бензоколонка. Любовь к старине не только мода и репутация фирмы, это уважение к своей истории. И есть еще что-то, кроме этого. Я все время сравнивал, испытывал зависть и грусть. ...... мне захотелось, чтобы у нас в Ленинграде были тоже русские трактиры; чтобы в углу стояла фисгармония, и официанты ходили в русских рубашках, и можно было бы петь песни, пить чай из самовара; и чтобы на стенах висели русские лубки; и чтобы все это было без кокетства, с уважением и любовью к старине; чтобы можно было проехаться на извозчике; и чтобы квас продавали не из железных цистерн. Ведь звучит столетиями полуденный выстрел с кронверка Петропавловской крепости. Это традиция Ленинграда, его отличие, его история.

История там и затаптывание, переписывание, переиначивание истории тут - целая тема для диссертации, да не одной, верно? Или вот, резюме "Неожиданного утра", так затронувшее мое сердце:

Ему хотелось вернуть меня в свой удобный мир без ненужных сантиментов и тягостных признаний и всяких раздумий. Ему хотелось продолжить наше путешествие, купить оверские сувениры, открытки с этим памятником, пойти на берег Уазы.
— Не стоит, — сказал я, — не нужно фотографий, я должен и так запомнить.

За этим, на первый взгляд, невзрачным диалогом, стоит столько, что одним предложением и не передать. Тут и нажива на умерших в несчастьях творцах, тут и совершенно чумачечий их взгляд на жизнь и окружающую действительность, особенно поражает сравнение, не топорное, а тонко выписанное между жизнью хороших умельцев, дельцов-ремесленников и таких вот, не признанных при жизни гениев, чьи творения после их смерти расходятся за баснословные деньжищи. А вот мысли из "Чужого дневника", пожалуй, затронувшего меня более прочих:

Замечали вы, что дневники вообще отличаются завидным долголетием?! Они не так быстро портятся. В них меньше литературщины, украшательства, крема. Дневник — он все же для себя.

Невероятное количество структурно преобразующих душу уроков от Паустовского. Один из них, невероятно актуальный - берите не количеством знаний и впечатлений, а качеством. Читают и воспроизводят это все, а вот достучаться до сердца могут немногие:

Выходило, что одна картина может дать больше, чем целая галерея, если эту картину удается пережить. Выходило, что у картины можно простоять и полчаса, и больше. Одна картина, одна книга… Пусть не одна, пусть немного.

А уж после следующей сцены я стала любить Паустовского еще больше, хотя казалось, куда уже....

Паустовский сидел молча, глядя куда-то поверх голов, мечтательная улыбка не покидала его лица. Мы с Катерли хохотали. Почему-то никто из нас не испытывал ни сожаления от потери, ни сочувствия. Каким-то образом нам передалось ощущение Паустовского, и происшествие это превратилось в сказочную веселую историю. Она летела над нами до Северного моря, где на бакенах звенели колокола…То был тоже урок, один из самых трудных уроков. До конца так и не усвоенный, имелся еще какой-то секрет, которого я так и не постиг. Нет-нет да я и огорчаюсь, теряя какие-то вещи, упуская из рук возможности, они улетают, а я досадую на себя и не умею видеть в этом волшебную игру судьбы.

Ну и далее, навеяно Граниным:
Судья: Обвинитель, что вы можете сказать по существу дела?
Обвинитель: О, ваша честь, многое. Во-первых, побывав в Англии, он не стал писать свои впечатления, сославшись, что все уже описал Диккенс. Во-вторых, пытался понять немецкого летчика, бомбившего Ленинград и таких же, как он.
Истеричный голос из зала: Он считает, что в городах Турции максимальное число красивых женщин!!
Судья: Разговорчики!
Обвинитель: В-третьих, нервно реагирует на вопросы про кенгуру. В-четвертых, никак не определится, нравится ли ему Ван Гог или Шагал. В-пятых, меряет всех по своей мерке, с опытом прошедшей войны, и война не отпускает его, а он умеет вовлечь в внутренние проблемы любого читателя!
Истеричный голос из зала: Он не пишет про бездумную любовь, про глупости и разгрузочные сюжеты!!!Не описывает карту путешествий!! Не чекинится в туристических объектах!!
Судья: (забывшись) Что, правда? (встряхнувшись) Разговорчики!!!
Обвинитель: Требую высшей меры! (пауза) Признать обвиняемого виновным в умении мыслить и передавать свои чувства! Признать его не жертвой гигабайтов, а Человеком Эпохи Думающих! Передающих опыт МЫСЛИ!
Судья: В чем выражается ваша Высшая мера?
Обвинитель: Запретить искажение его текстов и ограничить к ним доступ
Судья: Но ведь тогда к ним потянутся? Начнут читать? А тем паче - думать?
Обвинитель: Вот именно, ваша честь, вот именно!