4 Дым и зеркала

Строчки не складываются в рифмы, а рифмы в песни… Кого в том винить? Обвиню шальную болезненную головушку. Вот только читательская дорожка снова выдала неожиданный поворот: система высоких баллов заветному автору дала сбой, но внутренний влюбленный критик приказывает не грустить. Я, честно, стараюсь.

И ведь не пойду против правды сказав, что мне очень понравилось! Каждая низкая и высокая нота, каждый мазок на полотне чужой невообразимой жизни, каждый филигранный словесный пассаж…. А как хороша была Нюта, Анна Нестеренко, красавица с глазами цвета промытой зелени, ангел поднебесный! Рыжая, летящая, неуловимая, потусторонняя какая-то.
Присмотрись к зеркалу и разглядишь в этом безумном пророке что-то от Лизы из «Синдрома Петрушки», что-то от Айи из «Русской канарейки», что-то от Верочки из «На солнечной стороне улицы». Знакомый стремительный полет вразлад с реальностью, скольжение в другой плоскости, известные трюки эти с нетерпением телефонов и постоянных адресов, такую найдешь – все равно что синюю птицу поймаешь за хвост. А глаза прикроешь, сопоставишь, задумаешься над Аней-Нютой: ан-нет, все-таки новое неизвестное безумие. С демиургами мы дел еще не имели. Еще не летали на предельных скоростях, не ныряли в Зазеркалье…
И что тебе не понравилось нынче, привередливая? Отчего же не полюбила? Не тебе ли по сердцу пришлась эта жизнь цирковая, неустроенная, словно вытащенная из давней пыли твоих же интересов? Не ты ли сама до скончания века готова прислушиваться к реву мотора, уставившись на железных лихих коней, а сама не далече как в феврале с такого упала, безумная? Разве мало тебе было музыки, разве не плескалась она снова с края страниц в душу? Все я, все было, все верно, но как же, Господи, много всего, дорогая моя Дина Ильинична!
Как же, Господи, много всего для одного человека! И цирковой полет, и вязь перевернутого почерка, и зеркальные коридоры судьбы, и близнецы не по крови, и предсказания, и трехмерные фокусы, и исчезновение мотоцикла в салютных вспышках, и другое еще, и новое, и какое-то слишком уж избыточное, чтобы просто поверить в человека и принять его близко к сердцу! И вот я смотрела на этого рыжего призрачного гонщика, на маленькую страдалицу, а по-настоящему глубокие эмоции, истинное сопереживание во мне вызывали Володя и Сеня. Обычный мальчишка-каскадер, возложивший свою жизнь на алтарь любви, и талантливый музыкант, всемирно известный, но так и не забывший глиняные дорожки Гурьева. Их судьбы, привычные и надломанные, вызывали во мне куда больший отклик. Мужские образы у Дины Ильиничны в принципе привлекают меня более женских, хоть вроде и не претендуют на какую-то инаковость в моих читательских глазах.
Врать, заводить песню влюбленного навеки читателя про верность чувству сейчас мне кажется кощунством. С этой маленькой промашкой-то, в сущности, немногое поменялось. Все так же по воле любимого автора сияли на страницах и Киев-град (так и переливался скользким насмешливым суржиком), и казахстанские степи, и Первопрестольная, и радушная Европа, и Канада. Того гляди сменишь земные координаты! Все так же шумели и перемалывали в муку судьбу за судьбой исторические жернова. Хоть плачь ты над этими сапогами итальянца, одетыми на обмороженные в окопах ноги… Все так же неожиданно и привольно схлестывались меж собой человеческие судьбы, реальное и мистическое. Чего только стоила история усыновления Нюты! И сколько боли в одной той безумной кинутой фразе: «Нюта никогда не говорила мне «мама». Это не Нюта, это ее проклятое отражение!»

Все здесь было. Почти все. Быть может, немножко не хватило читательской привязанности. Быть может, недоверчивый реалист спутал карты. Так и жизнь невозможна без разочарований. Внутренний влюбленный критик расстраиваться не велит. Он ведёт меня к книжной полке, где ютятся не раскрытые еще томики заветной и шепчет о том, что все еще впереди.

Есть, говорил он, люди, и таких навалом, которые всю жизнь тужатся стать деми… демиургами – я правильно произношу? А случается, что демиург изо всех сил хочет остаться только человеком. То есть понимаете, что это такое? Это же «я возвращаю ваш портрет» – самому Господу Богу!