5

Моэм вступает на рискованную территорию. На ничейную землю, да ещё с предполагаемыми минными полями. Потому что пишет не благостные воспоминания: кого я знал и любил (пусть даже не любил) и не абстрактные рассуждения о творчестве. Он смело создаёт жанр, которого нет, и вываливает всё в одну кучу: размышления, воспоминания, оценки и насмешки. Он пишет о театре так, что хочется аплодировать. А о Чехове так, что хочется его стукнуть (Моэма, понятное дело, а не Антон Палыча). Он предельно субъективен, очень откровенен, насколько вообще может быть откровенен суховатый и насмешливый англичанин, выросший в галантной французской культуре. Где-то он моралист, а где-то напротив на удивление человечен и широк в своих взглядах. Он не может понять искусство, отличное о его, и не стесняется в этом признаться. Книга очень полемична при всей её внешней милоте и сдержанности. В общем, это такая квинтэссенция Моэма, которая либо окончательно очарует поклонников писателя (вроде меня), либо сильно разочарует (книги у него такие, такие, а сам он совсем не такой!)