5

Сколько я ни пыталась ознакомиться с прозой Ильи Эренбурга – не судьба. Не вытанцовывается. И венчанные Сталинскими премиями «Падение Парижа» и «Буря» , и блестяще негативистский «Хулио Хуренито», и даже «Трест «Д. Е.»» (на что уж «Трест «Д. Е.»»!) после семи, максимум восьми страниц вызывали тяжесть между ушами и тоску в брюшной полости. «Переворот в этнографии! Джентльмен съел джентльмена!» И тут выясняется, что главным в своём творчестве Илья Григорьевич считал поэзию…
Ближе к делу: это ошеломляюще. Больше того, это ошеломляюще пятью разными способами. Как будто к созданию сборника приложили руку пять разных поэтов.
Эренбург 1910-х годов рассказывает сам о себе: «Одет я в бархатную куртку. Провожу целые дни в музеях. Денег нет, но вместо колбасы покупаю туберозы». Вирши тоже бархатные, туберозные и подражательные, но смеяться над ними и тыкать пальцем в недостатки совсем неохота. Потому что на этого безденежного дона в бархатной куртке обрушилась мировая война, а на фронт его не взяли. Хрестоматийное: Уходили маленькие дети – Ванечки и Петеньки – Уходили на войну с неминучим финалом: А нового Петеньки Больше не будет. – для меня искупает все погрешности против метрики. Или вот ещё:

Наши внуки будут удивляться,
Перелистывая страницы учебника:
«Четырнадцатый, семнадцатый, девятнадцатый,
Как они жили, бедные, бедные?»

А дочь растёт, и ей тоже посвящается.
И вот тот же самый нежный отец, который описывал дочке красоты рая, с 1938 по 1948 годы посвятит своё перо войне. Сначала это будет выжженная Испания, потом – сладостная Франция, которую Эренбург боготворил, Увидеть Париж и умереть – это из него цитатка. А потом…

Он пригорюнится, притулится,
Свернет, закурит и вздохнет,
Что есть одна такая улица,
А улицы не назовет.
Врага он встретит у обочины.
А вдруг откажет пулемет,
Он скажет: «Жить кому не хочется» -
И сам с гранатой поползет.
1942

И «Убей!» - в прозе более конкретно: «Убей немца!» тоже его. Любят у нас Эренбурга цитировать вне контекста. А контекст известен: «Моё дитя! Мои румяна! Моя несметная родня! Я слышу, как из каждой ямы Вы окликаете меня»…
После Отечественной войны наступит война личная, закончится жизнь, и начнётся выживание. А потом, в годы оттепели, наступит время для Эренбурга Четвёртого. Выстрадавшего, выносившего, вложившего персты в рану, удостоверившегося. Не страшащегося неправильных ударений. Дальше будет общеизвестное и зело цитируемое.

Старость.
Всё призрачно, и свет ее неярок.
Идти мне некуда. Молчит беда.
Чужих небес нечаянный подарок,
Любовь моя, вечерняя звезда!
Бесцельная и увести не может.
Я знаю всё, я ничего не жду.
Но долгий день был не напрасно прожит
Я разглядел вечернюю звезду.

Эренбург Пятый – переводчик. Элегантный и нервный – для французских авангардистов, гневный и жаркий – для Гильена и Неруды. Но идеальнейшее из совпадений было у него с фольклором Франции и, конечно, с висельником Франсуа Вийоном. "От жажды умираю над ручьём..." "Взглянул и помолись, а Бог рассудит". "Самой смешно - смерть у ворот, А ты всё с зеркалом, старуха" "Я промолчу. - А я, я обойдусь" Ну, и непременное:

Я Франсуа, чему не рад.
Увы, ждёт смерть злодея,
И сколько весит этот зад,
Узнает скоро шея.

На этой оптимистической ноте... В общем, читать, и перечитывать, и заучивать наизусть.