3

Из ошмётков тел жертв терактов старьёвщик Хади мог бы собрать человеческую многоножку, но он куда консервативнее киношного немецкого врача, а потому на свет появляется очередной монстр. Монстр, естественно, оживает, получает имя Безымян, и отправляется бродить в ночи по улицам Багдада, в надежде отомстить всем тем, из-за кого невинные люди превратились в монстровы части тела. Но вот беда: фрагменты отомщённых тут же отмирают, и их нужно заменять новыми кусками…
⠀
Из ошмётков историй военного времени Ахмед Саадави пытается собрать роман, но вместо него собирается сюжетная многоножка: вот торчат морщинистые колени старушки Илишу, матери пропавшего 20 лет назад на войне Даниэля, а тут виднеются волосатые щиколотки Барышника Хади, знатного вруна, позади них можно разобрать кривоватые лапки журналиста Махмуда. Их истории Саадави, конечно, попытался связать воедино, но вышло не очень: можно добавлять, убавлять, местами менять, произведенческая сумма от этого не уменьшится.
⠀
Никакого волшебного Востока и арабских ночей. Обещанных аннотацией сатиры и переосмысления образа Франкенштейна тоже не ждите, этого настолько мало, что можно не брать в расчёт. А ещё мало самого Безымяна, о действиях которого перед читателями текст просто отчитывается, не давая возможности понаблюдать воочию. Увы, правы все те, кто считает, что роман и вовсе мог бы прекрасно обойтись без восточного Франки.
⠀
Ясен пень, монстр в данном случае – ходячая метафора (пусть и ходит он не очень, ноги-то подгнивают), книга о войне и том, как люди вынуждены жить в ней не то, что годами, а десятилетиями, как война становится привычной и обыденной частью их жизни. И вот тут пришло время объявить самый главный косяк «Франкенштейна в Багдаде»: читателя весь багдадский ужас нисколько не трогает, он всё время остаётся просто нарисованным задником... ⠀