4 А ТАК ЖЕ ЛИНИЯ

Гумилев предпринял масштабную попытку создать глобальную теорию на стыке истории, географии и культурной антропологии. Необходимость такой попытки он очертил довольно ясно в первых главах, а я для краткости скажу, что его настойчивость порождена долгим изучением Азии и, особенно, кочевых культур. Созданные в западной Европе теории страдают европоцентризмом и попытка их наложения на азиатские исторические реалии часто оборачивается провалом. Вот замечательный пассаж иллюстрирующий проблему:

"Как только мы пересечем горные перевалы, разделяющие Среднюю и Восточную Азию, мы попадем в мир иной системы отсчета. Здесь мы встретим религии, отрицающие существование не только божества, но и мира, окружающего нас. Порядки и социальные устройства будут противоречить принципам государства и власти. В безымянных странах мы найдем этносы без общности языка и экономики и даже иной раз территории, а реки и озера будут кочевать, как пастухи-скотоводы. Те племена, которые мы привыкли считать кочевыми, окажутся оседлыми, а сила войск не будет зависеть от их численности".

Губят же Гумилева стремление построить теорию всего, что само по себе неподъемное дело, а также междисциплинарный подход, принуждающий оперировать концепциями, знакомыми слабо. Вот возьмутся, к примеру, два ученых из разных совершенно наук сделать смежное исследование, ничего не понимая в работе друг друга. И получится, что каждая часть в отдельности имеет смысл, а вместе — никакого, потому что обе части используются не по назначению. Гумилев начинает с очень здравой постановки проблемы, но в своем объяснении, претендующем на естественнонаучность, доходит чуть ли не до торсионных полей и войны биосферы с Сумеречным молотом.

Причем даже сама пассионарность как наследуемый признак (если оставить вспышки солнца как причины микромутаций и — почему-то — линий этногенеза) и как инструмент состояния того или иного общества (хотя бы даже и "этноса") может быть полезна (надо, кстати, еще заметить, что не находящие должного применения гены могут не только вымываться из генофонда, а дезактивироваться, выключаться под воздействие условий среды, чего Гумилев знать не мог), то сама постановка пассионарности во главу угла и, особенно, модель, построенная на ее количественной характеризации при том, что приличных методов получить количественные данные нет, кажется неубедительной.

Далее, даже после прочтения книги остается поставленный Гумилевым вопрос: а есть ли этнос? Как дискретная биосферная целостность &c. &c. он все равно определяется только произволом исследователя и четких границ не имеет из-за обилия переходных форм. Может, с этносом дело обстоит так же как с расой, которая перестала быть объектом серьезного изучения из-за отсутствия практического смысла? Количество выделяемых рас также ведь зависит от исследователя, хотя отличие внешности жителей южной Индии от бушменов очевидно. Мне же скорее кажется, что этнос (т. е. народ) существует (!) прежде всего как феномен в мире идей, а делает его реальным самоидентификация. Гумилев же по сути к категории этноса сводит любое политическо-культурное единство, причем в систематике субэтнос-этнос-суперэтнос легко заблудиться. В общем, теоретические обобщения теории пассионарности для меня оказались неубедительными.

Не соглашаясь в итоге с выводами "Этногенеза…" книгу я прочитал с немалым удовольствием. Обилие интересных исторических примеров и рассуждений о тех или иных исторических ситуациях, особенно в контексте географии и этнологии (aka культурной антропологии), поднятие и обсуждение вопросов на стыке дисциплин, все мясо, нанизанное на хрупкий скелет теории пассионарности, чрезвычайно любопытно, охват и впрямь очень широкий, разве что Индии уделено мало внимания и подозрительно, что толчки пассионарности прошли совсем мимо древнейших цивилизаций Индокитая. Читать можно хотя бы и ради того калейдоскопа историй, которыми проиллюстрирован этот труд. Да и сама форма возникновения и упадка этноса (хотя здесь можно поставить также слова "цивилизация", "политическое объединение" и др.) многократно наблюдаемая в истории, описана очень хорошо, пусть здесь Гумилев и не первооткрыватель. Многие замечания точны (например, что Китай как категория равен Европе, а не, скажем, Франции), а процессы и факты, о которых идет речь, чрезвычайно интересны.