5 Запах ладана, шерсти звериной и роз

Мои ассоциации с Эфиопией на редкость примитивны: Царица Савская, Муссолини да гумилевское

В Шоа воины хитры, жестоки и грубы,
Курят трубки и пьют опьяняющий тедш,
Любят слушать одни барабаны да трубы,
Мазать маслом ружье, да оттачивать меч.

Знала еще, что последний император Эфиопии был живым воплощением Джа, бога растаманов (no woman, no cry). Казалось бы, чего можно ждать от бога? Ну уж точно не того, что он окажется настолько одиозной фигурой.

Это каждая несчастливая семья несчастлива по-своему, а все несчастливые (авторитарные) режимы похожи друг на друга до степени смешения — с поправкой на географию и прочий кулер локаль.
О богатых:

<В нищей стране> деньги – это великолепная, густая, одурманивающая, усыпанная вечно цветущими растениями живая изгородь, которой вы отгораживаетесь от внешнего мира. Через эту живую изгородь вы не видите унизительной нужды, не ощущаете зловещей нищеты, не слышите голосов, доносящихся с самого дна. Но вместе с тем вы знаете: все это есть, и вы гордитесь своей изгородью. У вас деньги, а это крылья.

Об устройстве государственного аппарата:

Не помню случая, чтобы щедрый монарх отменил чье-либо назначение на должность и прижал кого-нибудь к ногтю из-за коррупции. Пусть себе резвится, лишь бы сохранял лояльность! Благодаря своей превосходной памяти и постоянным доносам наш монарх точно знал доходы каждого, но этот бухгалтерский учет вел про себя, никогда не злоупотреблял им, если подданный сохранял лояльность.

Политический прогноз:

Чем ближе финал, тем страшнее хапанье и откровенный грабеж.

Прием, использованный при написании книги, вроде бы незамысловат, но очень удачен: мы в Адис-Абебе в 1975 году, император только что был низложен, и автор-журналист разыскивает бывших придворных, чтобы записать их воспоминания о «достопочтенном господине». Мозаика нарочито безыскусных рассказов начинается как один день из жизни императора, потом гиньоль набирает обороты и предсказуемо заканчивается кровавой баней.

Последний год! Но мог ли кто-нибудь тогда предвидеть, что этот семьдесят четвертый окажется последним нашим годом? Конечно, ощущалась какая-то туманность, печальная и мутная, какая-то бессобытийность. Даже некая ущербность, да и в воздухе что-то так тягостно, так нервозно – то напряжение, то ослабление, то просветление, то потемнение, но чтобы из этого так внезапно – прямо в бездну?

Ясно, что история ничему не учит, что аналогии не работают, и вообще — я старалась читать книгу как художественное высказывание, а не как политический памфлет. Редкое сочетание литературного дара и репортерской правды: хотя никаких этнографических отступлений и прочих описаний пейзажей и в помине нет, погружение оказалось полным, до запахов и звуков. Все построено на непосредственном высказывании, и подобострастные обороты и пришептывания бывших церемониймейстеров и казначеев создают поразительный — то уморительный, то жуткий — контраст с содержанием их речей. Очень достойно и страшно затягивает.

ПС: Все рассказчики последовательно называют «широкие эфиопские массы» чернью. Так и не смогла определиться, недосмотр это переводчика или сознательное решение.