4.5 Людям не нужен резон, чтобы сделать то, чего они хотят, им нужно оправдание

Первые страницы я листал с разочарованием и удивлением. Внутренний голос царапал, что мне не осилить такие контрасты. Всё это было странно, ведь я читал у Кронина “Цитадель”, которая на двадцать четыре года моложе “Древа” и, как минимум, надеялся на такую же авторскую непредвзятость и чистоту мысли. Все уперлось в эпизодического персонажа - жениха Мэри. Да и вся ситуация, начиная от знакомства с девицей и заканчивая конфликтом в забегаловке, отдавала тургеневскими “Водами” и Джеммой Розелли. Но если у Тургенева была правда в характерах, то у Кронина я видел какую-то бесконтрольную ярость на общество снобов. Возможно поэтому, или по иной другой причине, но поведение жениха в романе показалось мне фальшивкой. Он вышел слишком жалким и деревянным.

В общем, если вычеркнуть два этих минуса, а именно: легкое чувство вторичности и примитивный образ жениха Мэри (эпизодическая роль и не особо важная), то прорисовывается приятный роман, который отдает воспоминанием об Улиссе и библейской сказке. Книгу я хочу поделить на три составляющих. И что самое забавное, все три части получили свою личную ассоциацию. Первая, как вы уже успели догадаться, - "Вешние воды". Вторая – "Идиот" Достоевского. И третья, как это не смешно прозвенит, - "Авиатор" Водолазкина. А теперь возьмем кривой ножик и разрежем торт на три больших куска.

Первый кусок падает на тарелку к Мэри. Здесь читать было особо скучно. Когда начинаешь рассказывать про таких персонажей, приходит чувство неловкости и тоски. Мэри простовата, мила и невинна. До появления Дэвида Мори, она наверняка даже не выходила за пределы своей локации. Так и продавала булки на станции, да помогала отцу – пекарю.

- Меня зовут Мори - Дэвид Мори.
- А я Мэри Дуглас.

Здесь хочу выделить инициалы: Д.М. и М.Д.
Выглядит прозаично. Словно переплетение судеб, а-ля Андреевский крест. Я уверен, что Кронин ставит акцент специально, он подчеркивает эту деталь-совпадение. Когда встречаешь в тексте упоминания про Шотландию, поневоле улыбаешься еще больше.
Собственно, так и завинчивается история двух молодых людей. Ну ведь бывает подобное. Влюбляешься в невинный взгляд, в тёмно-карие глаза девушки и чувствуешь в себе литры тестостерона. Замечаешь, как она краснеет, когда перекидывает ногу на мотоцикле. Для нее все непривычно. На повороте её руки обхватывают тебя смелее. Она начинает доверять твоему выбору и постепенно привыкает к новизне пейзажа. Это смахивает на росток молодого цветка, который отдаётся старику с лейкой. Садовник дарит надежду, обещание и роза расцветает вопреки тучам и сорнякам.

Когда я вижу такую девицу на страницах, то мне становится чертовски уныло. Тоска и скука на табуретке. Я уже знаю, что писатель её толкнет или утопит… Нюансы жизненной литературы, так сказать. Потому, когда Мори запрыгнул на палубу корабля, я уже был в ожидании другой женщины. Я загадывал – а какая она будет? Какие у неё глаза, кисти рук и повадки… Это любопытное чувство, кстати. Читая книгу, у меня такого еще не было. В итоге. Эта девица стала глотком свежего воздуха в романе. Настоящая Цирцея. Да и признаться, Дэвид Мори меня разозлил своей положительностью (тогда я ему еще не простил контраста со снобом), поэтому хотелось, чтобы его приложили о дверной косяк. А сделать это могла только дама в образе Цирцеи.

А дальше…
На палубу поднимается Дорри. Грациозность крадётся по балкам. Я хочу запомнить персонажа, так как в её образе слились две личные ассоциации – дерзость Цирцеи и сумасшествие непредсказуемой Настасьи Филипповны. Ключевое – серые глаза. Она беспечна, жестока и не читаема. Дорри не искала аплодисментов, скорее напротив, её привлекали завистливые взгляды толпы. Она отчетливо подчеркивала отстраненность от людей. Это связано с избалованностью и вседозволенностью девушки. Являясь выходцем из состоятельной семьи, Дорри могла позволить себе многое. Здесь она бы сделала поправку и нацарапала "всё", зачеркнув "многое". Обладая неплохой интуицией и страстью, как все женщины, привыкшие к мужчинам, она влюбляется в Дэвида Мори. Девушка делает это игриво – на грани фола. Дорри не боится поломать столбы морали. Она первая идет на любовное признание… Самый забавный эпизод с ней – укус пальца. Кронин чудно нарисовал изменение этой девицы. Буквально на тридцати страницах. Влюбленность так её меняет, что метаморфозу видят родители и (парадоксально!) сам читатель. Будете листать роман – обратите внимание на её откровенный взгляд.

И не забывайте о том совете, что я вам дал. Когда вам выпадет шанс, не упускайте его.

Книга нашла во мне неслабый отклик, подарила размышления и ярких персонажей. Роман цепляет внутренним конфликтом и необходимостью сделать выбор. К слову, дочитывал я его поздней ночью. Меня привлекала "ломка" Дэвида Мори - поиск оправданий и самоутешения. В минутах, когда гг. подходил к стене, казалось, что в его тени проступают бессилие и надлом. Чувствуешь паническое поведение и тупик идей.

Так может быть правда, человек без будущего тянется к прошлому...

Отметки:
1. Священник рассказывает о племени абату. Он говорит о миске с кровью и молоком, которую должен выпить путник. Лучшие контрасты не придумать. И мне видится, что Кронин смешивает краски. Его кисть отныне не обращается к полярности.
2. Возвращения Одиссея было спустя 20 лет, Дэвид Мори спустя 30.
3. При чтении обратите внимание на картину, которую покупает Дэвид.
4. Поцелуй с Дорри запускает цепь событий - падение бусин. Забавно, что как только появляется сомнение в решении, с табуретки падает сам Мори.
5. Идеальная строчка/отсылка, вбирающая в себя Улисса и спиральное изменение – в делах людей прилив есть и отлив.
6. Рассказ "о противостоянии священника и заклинателя" добавляет юмора и забавы.