4 Заступлюсь за Кутзее

Отец, потерявший сына, приехал с поддельным паспортом в Петербург. Груз потери велик, тяжелее – вина, жажда увидеть знаки, что он прощен, что его отцовство оценено пасынком. Не избежал он частой ошибки родителя - уверенности, что знает про своего ребенка все. В бумагах сына он видит, что не знал, а то, что ищет, не находит – признания, любви, прощения.
К горю примешивается рефлексия: падает на землю на кладбище, а потом думает, какой спектакль, хочет сосредоточиться на номере на кладбищенском кресте и понимает, что больше не будет ставить на эти цифры… И так все время - кажется, что ты не так страдаешь и не понимаешь как должно. Вообще горе описано очень реалистично - кто испытывал, поймет; даже есть ненависть ко всем живым детям.
Отец чувствует сына в себе, ищет встречи с ним во снах, в видениях бреда, приходит к нему через секс с квартирной хозяйкой… Пытается писать и не может. Но чем дальше закручивается история и длится пребыванием в Петербурге, тем сильнее болезненное некотролируемое вдохновение…
Отец – это Федор Михайлович Достоевский.
Погибший сын – Павел Исаев, возможный прототип Александра Лобова – в действительности, Исаев в молодости не умирал.
Жанр псевдобиографии создает интересный квест - отрывая глаза от книги вспоминаешь, что было в действительности, что могло бы быть: прямые реминисценции сочетаются с тонкими аллюзиями, факты биографии - с художественной мистификацией.

Захотела написать свою, прочитав несколько рецензий - в них Достоевский отталкивает своим сладострастием, а русские имена не вяжутся с «забугорным романом».
Мне же моментами казалось, что читаю самого Достоевского - будто на твоих глазах как классик не правя пишет структуру «Бесов», будто месте с ним в моей голове рождается образ Верховенского. Уж не знаю, как звучат некоторые слова в оригинале, но в переводе достоверно передана лексика времен Достоевского - от топонимов, до глаголов.
Понимаю, что может кого-то оттолкнуть, - покушение на образ, созданный в школе. Помню, в магистратуре оказалось, что преподаватель по русской литературе не читала статью Фрейда «Достоевский и отцеубийство». На следующей лекции она сказала, что прочла «эту мерзость» и поделилась мнением, что нельзя так писать о великом писателе. Я часто вижу, как люди блокируют факты биографии творческих людей, останавливаясь на творчестве - то ли не мог Есенин пить, Цветаева бросить дочь, а Андрей Белый создать симфонии под воздействием кокаина - то ли нельзя об этом говорить вслух. А по-моему патографии интереснее биографий.
Вот Кутзее статью Фрейда внимательно прочел - например, про потребность грешить и каяться, и вложил это в уста персонажа - Достоевский признается, что проигрываясь, он стыдится перед женой, но и испытывает в потребность в этих ощущениях. Сотрудник полиции в диалоге с писателем напоминает обстоятельства убийства его отца. Ничего не обходит стороной писатель. Ни страсть к маленьким девочкам, ни стыд своего вида (запах от шелушащейся кожи, клацание зубных протезов – писателю в романе 49, он старше старухи-процентщицы в «Преступлении и наказании») – это видимо отдельный пунктик Кутзее, если вспомнить сюжет «Бесчестья».
Рекомендую читать тем, кто с удовольствием читал Достоевского и тем, кто спокойно принимает, что любой великий творец мог быть игроком, грешником, изменять жене и злоупотреблять алкоголем. Конечно же, поклонникам «Бесов» и любителям покопаться в русском характере, узнать про русский бунт, нечавщину, «политический социализм».