0 Хроника болезни...

Об этой книге я узнала совершенно случайно. В мае прошлого года на “Книжном Арсенале” почти на всех лекциях, где я была, говорили о феноменальной книге французского журналиста, который осмелился откровенно говорить о своем ВИЧ-статусе. Книгу я не купила, о чем через несколько месяцев пожалела, потому что реклама от людей, которые причастны непосредственно к изданию книги в Украине, была так сильна, что как тут не пожалеть. Наконец-то этой зимой электронный вариант мемуаров все-таки попал в мои руки…

«Все в порядке вещей, я всегда во всех книгах выдаю собственные тайны, и эта мною же открытая людям тайна непоправимо и безвозвратно изгоняла меня из их общества»

Легкого чтения ничто не предвещало, на него и не настраивалась, однако на ту карусель-утопию как-то я не рассчитывала в такой степени. Не знаю, каким был Эрве Гибер до диагноза, но с высокой вероятностью могу предположить, что он очень склонен к ипохондрии, а во время такой специфической болезни, как СПИД, ясно, что это до крайности обострилось.

Стоит сказать, что в плане исследований до девяностых СПИД был неизведанной болезнью, о которой говорили, что она что-то вроде рака для геев. Не было достаточной информации ни у медиков, ни у инфицированных, ни у общества. Мало того, что это значит почти совершенное отсутствие направленных конкретно на СПИД методов лечения, так еще и естественно порождает сплетни абсолютно у всех верст населения, и причастных и непричастных: начиная от того, насколько это безнравственная болезнь и заканчивая тем, каким образом она передается.

«Доктор Насье внезапно признался мне, что прошел проверку на СПИД, результат оказался положительным, и он тут же оформил профессиональную страховку; позже он скажет, что заразился от пациента — тогда еще мало знали об этой болезни, подобные жульничества сходили с рук, — и получит солидную сумму, чтобы спокойно и без забот дожить последние дни на Мальорке.»

Очень сложно в этом плане быть первопроходцем, когда твой быт превращается в хождение по мукам: бесчисленные врачи, анализы. заборы крови, экспериментальное лечение (которое неизвестно сколько приносит пользы и вреда в конечном итоге), симптоматическое лечение, потом снова какое-то из экспериментальных. Все это сложно и медицински, и морально - сплошные метания и ничего кроме. И еще хуже - в центре этих метаний катализатором - гипотезы: “а может так? а может иначе?..” Когда ты вроде бы и хочешь двигаться вперед, и вообще - двигаться, но час подчас чувствуешь, как приближается конец…

«Прочитав мое направление, медсестра поинтересовалась: «Вы давно знаете, что инфицированы?» Я остолбенел и даже не нашелся что ответить. Результаты анализа мы должны были получить дней через десять, прежде теста «Врачей мира», это будет время не то подлинной, не то мнимой неопределенности;»

«Я делал вид, будто ничего не знаю, даже попросил доктора Шанди способствовать моему мнимому неведению, намекнув, что хотел бы иметь возможность обманываться и дальше, сохранить, таким образом, надежду,»

Вот эти колебания из осознания в помутненный рассудок и обратно, абсолютно очевидны в композиционной части книги: только что Эрве был на стадии ожидания результатов, в следующей главе он предстает абсолютно здоровым, еще через главу - он болеет, а еще через главу - он снова в ожидании результатов. Довольно сложно читателю не заплутать, думая о том, на каком отрезке пути находится главный герой и какие события уже свершились.

«Если бы все вирусы, гуляющие по свету с тех пор, как ввели дешевые самолетные рейсы, были смертельны, думаешь, много на земле осталось бы народу?» Слухи тогда ходили самые фантастические, но им верили, так как ничего не знали ни о природе, ни о развитии того, что медики даже и не определяли как вирус, а как лентивирус или ретровирус, сродни тому, что поражает лошадей: то ли мы вдыхали его с амилнитритом, и это вещество внезапно удалили из продуктов потребления, то ли Брежнев, а может, Рейган пускали его в ход как новейшее биологическое оружие. В самом конце 1983 года Мюзиль снова начал отчаянно кашлять, поскольку прекратил принимать антибиотики, услыхав от аптекаря, что такими дозами и впрямь можно убить лошадь, — и однажды я сказал: «На самом деле ты успокоишься, если узнаешь, что это СПИД». Он посмотрел на меня мрачно и отчужденно.»

Львиную долю повествования занимает жизненная история Мюзиля - под этим именем скрывается знаменитый философ Мишель Фуко. Иногда книга Эрве Гибера напоминает историю Фуко. Они были близкими друзьями, почти синхронно переживая СПИД. Однако Мюзиль, пережив уже чуть больше сложностей, окутал Гибера почти отеческой поддержкой. Причем поддержка эта - страшная и очень реальная. Не скрывая “радужных” перспектив, Мюзиль описывал, что может происходить с организмом дальше и чем все естественно заканчивается, однако же совсем не предлагал не жить. Он мотивировал что-то пробовать, бороться и, в конце концов - дописывать то, что хочется дописать в минимальные сроки.

«Едва я узнал о близости смерти, захотелось написать все возможные на свете книги, которые я еще не написал; пусть даже плохо, но все-таки написать, и злую, смешную, и философскую, столкнуть их все на сужающийся край времени и вытолкнуть прочь сами время, записать и молниеносные романы моей преждевременной зрелости, и медленно созревающие романы моей старости. Но два последних дня перед звонком доктору Шанди, пропахав от начала до конца все триста двенадцать страниц старой рукописи, я уже ничего не делал, только рисовал.»

Мюзиль совершенно поразительно бегал проверять последние правки, будучи уже практически не в состоянии этого делать. В этом заключалась его жизнь. А смерть… Смерть страшна и описана до подробностей физических, физиологических и моральных… Конечно, нельзя не вспомнить, что именно Мюзиль был первым, кто пытался перевернуть сознание окружающих по отношению к больным СПИДом. Однако же, это было странное и страшно неинформированное время для подобных начинаний:

«Стефан не подозревал об этом до вчерашнего вечера, пока не пошел вместе с его сестрой в ординаторскую и не прочел в регистрационной книге: «Причина смерти — СПИД». Сестра Мюзиля потребовала, чтобы эту запись зачеркнули, подчистили, густо замазали или соскребли, но лучше было бы вырвать страницу и вклеить новую;»

«Я сказал кое-кому — Жюлю, потом Давиду, Густаву и еще Берте, я не хотел ничего говорить Эдвиж, но почувствовал, только раз пообедав с нею в молчании и притворстве, — она от меня отдалилась, и если сейчас же не вернуть наши отношения искренностью, произойдет непоправимое, и я сказал, чтобы не изменить дружбе. Обстоятельства вынудили меня поделиться и с Биллом; после этого мне показалось, будто я окончательно закабален и болезнь уже вышла из-под моего контроля.»

«Кажется, хорошо мне только с теми, кто знает, потому что все обесценилось, обесцветилось, стало пресным по сравнению со страшной новостью. Признаться родителям — значит стать мишенью, тут меня обольют грязью сразу все ничтожные людишки, сунут мордой прямо в кучу дерьма. Главная моя забота сейчас — умереть вдали от родителей, укрыться от их взгляда.»

Вопросу доверия тоже посвящено немало слов и мыслей, ведь неведомо, кому и как можно сказать, что ты болен спидом, особенно, когда Эрве и сам от этого сбегал, мечась то в одну, то в другую сторону от таких новостей, то принимая их, как должное, то прячась от них в истерике. На самом деле очень сложно быть последовательным, когда твоя жизнь разделена надвое, и вторая часть априори не может быть такой, как первая, по всем областям: в любви, в доверии, в окружении, в обществе - везде все не так. И вообщем-то предательство может таится даже там, где думал. что не ошибся.

«Боли прошли, лишь только я понял, что заразился СПИДом, и вот теперь я весьма пристально слежу, как расползается по телу вирус, слежу, будто по карте, за его продвижением вперед и задержками, смотрю, где он прочнее угнездился и откуда атакует, угадываю и не зараженные еще участки»

Этап, когда у тебя все-таки подтверждают диагноз мысленно является началом конца и точкой отсчета к неизбежному… Когда тебе надо выбрать - жить или умирать, умирать или жить, когда при этом все - скорая и не самая безболезненная смерть. Ты уже сторонний наблюдатель и ты же главный герой. Тебе - наблюдать жизнь под другим углом.

«В этот миг я случайно увидел себя в зеркале и сам себе показался необыкновенно красивым — а ведь уже сколько месяцев я просто был похож на скелет. Вдруг меня осенило: надо привыкнуть к отражающемуся в зеркале худому лицу — это уже лицо моего трупа; надо полюбить его, не важно, будет это верхом нарциссизма или его закатом.»

...Мои впечатления были бы совершенно иными - гораздо более размытыми и нечеткими, если бы не просмотренный после чтения фильм о последнем году жизни Эрве Гибера “Стыд или бесстыдство”. Это визуализация всего прочитанного и для меня, увы, она оказалась где-то ярче всей книги. Я хоть и не гомофоб, но не понимаю, зачем было вписывать чисто технические подробности сексуальной жизни - если для настоящести, то меня куда больше пробрало, когда ты по-настоящему видишь огромный пиджак на исхудавшем, изможденном теле, когда ты видишь мужчину, которому не тридцать пять, а девяносто пять, как его бабушке Сюзанне. Отношения с бабушкой - абсолютно трогательные. Складывается ощущение, будто она - единственный человек, кому Эрве не только смог открыться, но и максимально довериться, вплоть до разговоров о самоубийстве (попытка которого попадет даже в видео). Сложно, когда от тех, кому ты попробовал доверится приходят такие письма:

“Эрве, я счастлива, что в минувший понедельник вы пригласили меня на этот изысканный обед.в “Куполе”. Я чувствовала свою избранность сильнее обычного, поскольку знала, каких физических и моральных сил это вам стоило. Я боялась сказать что-то необдуманное или ранящее, хотя постоянно пытаюсь представить себя на вашем месте, жалея, что не могу умереть вместо вас.Это крик сердца, столь же искренний, сколь и непосредственный. и щедрый. От всей души надеюсь, вы смогли все это распознать. Хочу вас заверить, что принимаю фатальное стечение обстоятельств, но не соглашаюсь с выпавшей на вашу долю слишком жестокой судьбой. особенно после того, как увидела вас, такого же привлекательного, как во время вечернего выпуска “Апострофа”, когда я вновь обрела надежду. Ваш организм молод, и вы способны сражаться дольше других. Если новый препарат способен приостановить развитие болезни, и вскоре появится лекарство, которое, быть может, уже найдено, но еще на стадии апробирования.и вот-вот справится с бедствием окончательно, это поддержит наш дух. Молюсь за вас еще усерднее, памятуя, что мне удалось достичь стольких успехов в делах спасения. Но, говоря по правде,думаю, что я в силах добиться вашего выздоровления, только если вы ради упомянутой цели сможете отказаться от той формы сексуальной жизни, которая противоречит Евангелию. Из-за нее пали Соддом и Гомора. Поймите, что молюсь за вас только на этом условии. Осмеливаюсь коснуться темы, которая, вероятно, итак досаждает вам., лишь из-за серьезности вашего положения. Не усматривайте с моей стороны ничего, кроме нежной, почти материнской, привязанности, и поверьте, что я вмешиваюсь в вашу личную жизнь не ради забавы. “
Ниточка неравнодушия, которая к концу письма обрывается. Больно.

Фильм - хроника шагов к смерти, тут все: и беспомощность врачей, и попытки снятия симптомов, и еда в виде супчиков да пюрешек, и всякие откровения о состоянии… Но самым поразительным для меня оказался почему-то контраст курортного лета с самим Эрве Гибером. Уходящая тень…. Ощущение, как от фантастики, будто он сейчас растворится в камере ретро-картинки, но нет…

«А по сути мне надо было выбрать: лечиться или покончить с собой, написать еще одну-две книги — благодаря отсрочке, которую даст мне препарат, или не дать этим ужасным книгам вовсе появиться на свет. Мне стало жаль себя, я готов был разрыдаться прямо на месте, сидя перед доктором, хотя вообще терпеть не могу слез.»

Особенно меня поразил маленький отрывок из книги самого Гибера:

Теперь Моро смотрел в лицо смерти спокойно. Он видел ее каждый день, каждый час. И не больше не замечал, что она рядом.

В нем все ощущения человека, который на краю морально и физически…
Выводы о книге делать сложно. Могу сказать, что она точно понравится, если вы сумеете понять и поверить, она точно понравится тем, кому в подробностях интересно, как живет человек с диагнозом и как симптоматически протекает СПИД. Фильм стал открытием и лучшим из возможных дополнений после чтения, потому что в нем изнанка. По сути идея французского продюсера Паскаля Бреньо по сути является предтечей современного блогерства: видеохроника стала часовім фильмом-наблюдением, который сделан не для коммерции, а стал воплощением детской мечты Гибера - стать режиссером… Фильм вышел уже посмертно.

Прежде, чем снимать что-либо на видео, это нужно испытать. Иначе этого не понимаешь и не проживаешь. Камеру сразу же бездумно впитывает непрожитую жизнь, однако та же камера может соединить собой фотосъемку, письмо и кинематограф. С видеокамерой приближаешься к какому-то иному мгновению, к мгновению новому. Они будто слоями накладываются и, лишь в одном умственном движении, соединяются с воспоминаниями о первом мгновении. И тогда мгновение настоящее овладевает богатством минувшего.