0.5 Мир как член, или Почему красота достойна того, чтобы ради неё трахаться

- Я уж думала, тебя не интересует ничего, кроме твоего искусства.
- Он и есть мое искусство.

Вашему вниманию - одна из тех коварных книг, которая на некоторое время отбила у меня любовь к чтению. Отчасти данный эффект возник из-за преодолённой в муках серии реальных "Пятидесяти оттенков" Эрики Леонард Джеймс, уровень качества которой предсказуемо отвратителен. Даже последующее знакомство с "Портретом Дориана Грея" Оскара Уайльда, прошедшее крайне удачно, не перебило привкуса откровенного ширпотреба. Но когда некая девушка, чьё имя на литературном горизонте ранее даже не думало появляться, вдруг сплавляет в один роман оба вышеупомянутых произведения, ты просто не знаешь, как реагировать. Сначала это презрительный смешок. Потом - пошлый интерес. Далее - клятва себе, что ты преодолеешь это за день или за три (говоря языком орков - быстро отстреляешься), напишешь рецензию-предостережение и забудешь навсегда. Конечным пунктом следует многократное откладывание книжонки, никак не заканчивающейся, несмотря на относительно скромный объём, и постепенно охладевающее отношение ко всей литературе. Безумно жаль. А я думал, что обойдусь малой кровью.

Я ревную к вещам, потому что им не придётся умирать.

Итак, от "Пятидесяти оттенков" взято всего ничего: главный герой – богатый извращенец, теряющий самообладание и контроль во время секса. Коэффициент «дорианогреевской» жестокости примерно равен "кристианогреевскому". Также ни одному из Греев, безусловно, не нравится, как кто бы то ни было на свете кусает свою губу. Ну, собственно, всё. А вот над уайльдовским "Портретом..." поиздевались на славу. Вместо наивного мальчишки, влюблённого в себя и в собственные пороки - секс-мутант с огромным членом и животным отношением к женщинам (апофеоз сексизма на каждой странице). Вместо художника Бэзила Холлуорда - юная художница Розмари, что мечется, как кошка, между невинным искусством и непреодолимым желанием засунуть в себя пенис Дориана. Вместо лорда Генри Уоттона - его жена (внезапно мы узрели прямую отсылку к классике!), ненасытная до плотских удовольствий Хелен Уоттон, ходячая метафора одновременно на жирную змею и озабоченного кролика. Иногда она выдаёт блеклое подобие цитат из оригинального "Дориана Грея", отчего происходит невероятный феномен: два жанра, низкий и высокий, воссоединяются - как лёд и пламя, как ваниль и швейцарский шоколад, как бездарность Николь Одри Спектор и увековеченная гениальность Оскара Уайльда... Ах, точно, всё именно так и происходит.

Смех - неплохое начало для романа, даже наоборот, самое успешное начало.

О второстепенных персонажах практически ничего не сказано. Они тут особо и не нужны. Есть актриска Сибила Вейн, коей вручена в дар роль абсолютно безмозглой жертвы педофила, и слуга Виктор, словно перекочевавший из одного сюжета в другой. Появляются они в паре-тройке эпизодов, как и несчастный портрет, остающийся долгое время обычным элементом интерьера, нежели роковым камнем преткновения. Конечно, в нужный момент о нём вспомнят и расскажут чуть подробнее, но читателю будет уже всё равно.

В последнее время нахожу удовольствие в том, чтобы хранить секреты. Кажется, это сейчас единственное, что придаёт жизни чудесный оттенок таинственности, романтики.

Каким же образом развивается сей безумный сюжет? Дориан Грей потрахивает всех поочерёдно, периодически самым неубедительным образом сомневаясь в своём праве потрахивать без любви. Розмари Холл то тайно обожает Дориана, то явно ненавидит Хелен, разрываясь надвое, как лакмусовая бумажка. Хелен же то и дело подбивает Дориана на потрахушки либо с собой, либо с другими, иногда выдавая заумные цитаты, в данном контексте смотрящиеся до ужаса неуместно и глупо.

Тем, кто всегда верен, доступна только будничная сторона любви. И только неверным - её трагедия.

Практически все герои имеют две уникальные способности. Первая заключается в жутком переигрывании: если мы рыдаем - то заламывая и свои, и чужие руки; если саркастически улыбаемся - то во все пятьдесят четыре зуба; если занимаемся сексом - то пока стены в доме не рухнут. Вторая отображает крайне нестабильный эмоциональный фон персонажей, меняющийся ещё до щелчка пальца: вот мы рыдали, а вот мы неистово ржём, прыгая на членах друг у друга. Данный спектакль со всей его напыщенно-детской театральностью напоминает цирковое представление в кукольном театре. О какой-либо здравой иронии речи не идёт: всё, что делает Николь Одри Спектор - это бульдозером проезжается по классике, превращая её в кусок ароматного кала, обречённый сгинуть в недрах самого днищенского чтива, которое сейчас только может быть произведено на свет.

Работа - единственное, что может исцелять раны, которые наносят люди.

Особенно страшным предстаёт финал эпопеи. Он пытается показаться почти покадрово скопированным с оригинальной версии, но имеет в загашнике маленькое фаллическое уточнение, которое ставит крест не только на произведении, но и на пресловутом желании вообще что-либо в этой жизни читать. Это как, опорожнившись глубокой ночью в деревенском туалете, вдруг увидеть в щель открывающейся дверцы самого страшного монстра, пришедшего тебя изнасиловать. Поверьте, после оного нужна реальная психологическая помощь, а не расхваленная книжная терапия.

В наше время люди слишком боятся самих себя. Они забыли о самой главной своей обязанности – обязанности по отношению к себе. Да, конечно, они милосердны. Они дают пищу голодным и одевают неимущего. Но их собственные души обнажены и умирают от голода.

Подводя итоги, остаётся вбить последний гвоздь в крышку гроба сего позорного недоразумения. «Пятьдесят оттенков Дориана Грея» - не более, чем душный плевок, завёрнутый в обёртку максимально дешёвого хайпа. У меня всё.

Хороший художник живёт только своими произведениями и, следовательно, абсолютно неинтересен как личность. Великие поэты, действительно великие, – самые заурядные люди в мире. Но плохие поэты – очаровательны. Чем хуже их стихи – тем они привлекательнее. Я не могу устоять, если слышу, что кто-то недавно выпустил книгу посредственных сонетов. Эти люди переносят в жизнь поэзию, которую не могут передать в своих произведениях. Другие, напротив, воплощают в стихах то, что им не дано пережить.