3.5 Хроника катастрофы

Татарский, конечно, ненавидел советскую власть в большинстве её проявлений, но всё же ему было непонятно — стоило ли менять империю зла на банановую республику зла, которая импортирует бананы из Финляндии.

В.О. Пелевин, «Generation „П“», 1997

Пристрастный, ярый, горячий памфлет от автора, известного мне ранее спокойным, взвешенным рассказом о Магнитке 30-х годов ( «Magnetic Mountain: Stalinism as a Civilization» ). Вышел этот памфлет в 1995 году (перевод сделан по дополненному изданию 2008 года), одновременно с монографией о Магнитке, что как бы намекает, что весь свой пыл автор растратил как раз на эмоциональный рассказ о величайшей катастрофе XX века (или так уже немодно говорить?).

Если честно, понять зачем этот сумбурный рассказ для западного читателя о нарастающих проблемах, крахе и возникновении на пепелище ̶в̶а̶р̶в̶а̶р̶с̶к̶и̶х̶ ̶к̶о̶р̶о̶л̶е̶в̶с̶т̶в̶ независимых стран переведен на русский, тогда как великолепная книга о Магнитке – не переведена, не представляется возможным. Так можно только интерес отбить, кажется мне.

Коткин пишет в начале, что довольно рано понял, что романтичный и недалекий Горбачев делает все так, чтобы разнести вторую супердержаву в клочья. Он ломился к Лигачеву, пытался убеждать, но тщетно. Любопытно, что при этом Коткин явно консервативный либерал, видно ему просто было жалко предмет своих исследований (ну и, возможно, людей, населявших одну шестую часть суши).

Не знаю, странно это все. Через тридцать лет все причины, которые так взволновали людей и действительно вывели их на улицы (в широком смысле) выглядят крайне надуманно. Вся эта борьба с привилегиями, широкая демократия, ускорение и прочее и прочее. Катастрофа оказалась такой сильной, что все это просто истаяло – живем мы стране (да и в других осколках ситуация не сильно лучше) с одним из самых высоких неравенств в мире, с демократией совсем не задалось, промышленность почти испарилась, какое тут ускорение и новые технологии. Вроде бы как улучшили по статистическим показателям некоторые статьи потребления, но и тут, аккуратно говоря, много вопросов к средним и медианным значениям. В некоторых других бывших республиках СССР и уровень 1989 года по ВВП на душу населения так и не достигли за все годы независимости. Про социальные гарантии, пенсионный возраст и раздачу квартир как-то и вспоминать неловко. Про культуру и образование лучше сразу не говорить – тут провал продолжается стремительным домкратом.

Автор подчеркивает, что мы сами дураки, виноваты иллюзии – искаженный образ Запада, где якобы все хорошо. Он, правда, и сам пишет про то, как там внезапно стало лучше после Второй мировой, но не будем забывать, что книга была написана более 20 лет назад, на самом излете славных десятилетий государства всеобщего благоденствия. Эрозия и там почти все разъела за прошедшие года.

В целом, по Коткину, никакого шанса и не было, все могло либо дальше потихоньку загнивать, либо закончиться глобальным ужасом – Коткин просто удивлен, что никто в СССР перед крахом не бахнул и не разнес весь мир в труху. Здесь, мягко говоря, видно, что автор не до конца понимает, что мифы о нашей агрессивности сильно преувеличены – мы вечно в обороне, пытаемся лишь сохранить статус-кво, куда уж там на манер КНДР угрожать даже в риторике.

Коткин раздает всем сестрам по серьгам – и романтичному идиоту Горбачеву (это почти цитата), и циничному властолюбцу Ельцину. Для него оба они продукты советской системы, умелые аппаратчики, ради власти сломавшие свою страну.

Есть, наверно, в этом что-то личное, но хочется думать, что катастрофа не была неминуема. Трудно поверить, что все это было закономерно и неизбежно, все, через что прошли мои родители и родственники, да и маленький, 6-летний и несколько более взрослый, я – и бегство с Кавказа, и выращивание картошки на участках возле города, на участках, разбитых на месте намечавшихся строек нового района (его потом все же построили в начале 2000-х), и отсутствие электричества по полдня, домашние задания при керосиновой лампе, отстрелы бизнесменов и поджоги ларьков, надомная работа – склеивание пачек для папирос для местной табачной фабрики. Все это очень уж контрастирует со смутными, но яркими воспоминаниями конца 80-х. Мы перестали летать на самолетах (у меня был перерыв с 1991 до 2008), перестали ездить на море (до 1997). И думаю я, что любая адаптация в умелых руках могла бы быть куда более мягкой. Но вышло как вышло – мне кажется, что мы опять стали примером для других стран, примером того, как делать не надо.