5 Чтобы бояться смерти, нужно, чтобы что-то привязывало к жизни.

Никто из детей будущего поколения никогда не узнает, на что это было похоже. Они этого никогда не поймут.

Не знаю, в чем дело, почему, казалось бы, клишированная насквозь книга так сильно схватила меня за горло. Все в ней уже было. Это прекрасный пример романтической со всех сторон истории: здесь три чередующиеся временные петли, в первой - до Первой мировой - есть молодой изысканный джентельмен, потом выяснится, что за его изысканностью тяжелое приютское детство, есть молодая замужняя женщина, она живет с мужчиной, которого не любит, и есть страстная горячая история их запретной казалось бы любви, которая изобилует сценами этой самой горячей страсти во всех ее подробностях без конца и края, едва прерываясь диалогами, потом - война: а на войне - тот самый пример романтического мужества, чувства товарищества, и этот же молодой красивый джентельмен теперь офицер, едва ли знающий страх, отказывающийся от всех предложений покинуть поле боя живым героем, и есть настоящее: внучка находит его старые записные книжки и охвачена желанием узнать о собственной семье больше. А на фоне соответствующие временам антуражи: та же романтическая Франция, висячие сады, сельские пейзажи, потом - выжженные солнцем траншеи и окопы, и, наконец, серые дома современных городских улиц.
Но в междустрочье - душераздирающая пустота потери, и все эти строчки и будто скопированные диалоги обретают странную силу, и тогда все становится очень особенным и - что сильнее всего ударило - личным.

Это история Стивена Рейсфорда, несмотря на десятки людей вокруг него, это история исключительно его: англичанина во Франции за шесть лет до войны, где он знакомится с Изабель Азер, женщиной, замужем за человеком, к которому не испытывает абсолютно ничего, и между ними вспыхивает - определенно не любовь, но страсть, и Фолкс совершенно не стесняется изображать ее, и сначала создается ощущение, что это средней руки любовный роман, но если попытаться отпустить первый ужас по поводу такого, казалось бы, неудачного начала, вдруг начинает появляться едва уловимое ощущение первой тревоги. Двадцатилетний мальчишка, о котором почти сразу выясняется, что он - сирота, брошенный и матерью, и отцом, выросший в приюте, впервые сталкивается с человеком, испытывающим к нему настоящий интерес, и это женщина - красивая, молодая, несчастливая, и он проводит с ней много времени, еще по-юному влюбленный, и она, конечно, не сопротивляется этому.
И тут накрывает первый иррациональный страх понимания, что за этой женщиной не стоит никакой любви, и в горячих признаниях нет ни слова правды - и, возможно, она сама этого не понимает, купающаяся во внимании, она будто придумывает это чувство. Мне думается, Стивен, по инерции рвущийся вперед, окрыленный нарушенным запретом, соблазняющий ее прямо под носом мужа, не испытывает к ней ничего настоящего. И когда это ощущение вдруг рождается, все это перестает быть средней руки любовным романчиком и становится картиной того, как на фоне скуки сельских пейзажей, бесконечных обедов, разговоров с соседями и выборе платьев два человека бросаются в омут запрета, который меняет этот бесконечно тянущийся горизонт событий, искривляет его и душит эту невероятную скуку элитных семей начала двадцатого века. Оба, неспособные признаться в этом, создают вокруг флер необычайной любви на основании какой-то химии, столкнувшей двух молодых людей, оказавшихся в одном месте, и в какой-то момент начинают верить в созданное ими же чувство. Оно становится неконтролируемым, потому что после этого флюоресцирующего карнавала событий кажется невозможным вернуться в настоящее, они оба совершают страшную ошибку, и Изабель уходит из дома Азеров, уезжая со Стивеном, не понимая, что теряет все, к чему привыкла, и позже, когда ей придется жить на шесть франков в день с мужем, который своими руками делает мебель, жизнь элитных семей перестает казаться ей скучной. Она носит ребенка от Стивена, и, понимая, что она натворила, она уезжает, не сказав ему ни слова.
И тогда брошенный в детстве мальчишка, окутанный магией обретенной будто бы семьи, остается совершенно один. И магия рассеивается в секунду, и мальчик не знает, что делать дальше, потому что больше у него нет абсолютно ничего. То, что казалось мелодрамой, рушится и приобретает совсем другие краски.
Стивен Рейсфорд до одури боится птиц, и это первое, что оказывается действительно важным, когда узнаешь о нем больше.

Из пустого дома Рейсфорда все одним взмахом крыла будто перелистывает кадр, и теперь он, совершенно уставший, в военной форме раскладывает пасьянс. И это, пожалуй, как раз эссенция той самой потери, которой пронизана каждая строчка книги.
Это не просто история войны, это история маленького человека, который не занимает никаких постов, не принимает никаких самостоятельных решений. Это история простых людей, которые раньше рыли шахты и прокладывали Лондонское метро, а теперь рыли подземные тоннели, где, оказывается, разворачивалась вторая война - куда страшнее той, наверху. Я ничего не знала об этих отрядах, но огромное количество солдат до сих пор лежит там, под толстым слоем французской земли, укрытые рухнувшими на них стенами тоннелей, которые они сами создали, захлебнувшиеся в поднявшихся грунтовых водах, люди, которые, не рассчитав силы заряда, убили себя взрывной волной собственной заложенной ими же взрывчатки, люди, роющие тоннели прямо под немцами, слушающие их разговоры выше, над ними, слышащие отданные немцами приказы взрывать и понимающие, что у них больше нет времени уйти, и ожидающие несколько секунд: от понимания, что сейчас наступит смерть до самого факта смерти. Это истории Джека Фарбрейза, одного из лучших минеров отряда, которого за нарушение режима хотел отдать под трибунал Стивен до момента, когда тот спасает ему жизнь, это история его семьи: жены, Матильды, и его умершего от дифтерии сына. Это капитан Уик, командир отряда минеров, и привязанность к нему Стивена, нездоровая, которая могла появиться только на войне, одуряющая дружба двух мужчин, помогающих друг другу держаться на ногах, это истории простых солдат, молодых парнишек, которые пишут письма, поют песни и мечтают уничтожить фрицев. Но это все еще история Стивена: глазами людей, которые полюбили его, как могут полюбить только на войне, глазами тех, у кого не оказалось больше никого ближе. Это Стивен глазами людей, которых выпустили как пушечное мясо в один из самых позорных дней войны, когда солдат бросили в бой, в котором они заведомо должны были проиграть, собирая потом тела своих же друзей. И вдруг те самые фрицы - простые немецкие солдаты - сдирают свои маски. Перемирие.
Это страшная часть, но она самая настоящая. Я ничего не знаю о Первой Мировой, это только сухие даты и имена, может, еще Ремарк, но ничего о подземных тоннелях, ничего о людях, ничего.
В шахтах, в тоннели запускают канареек, чтобы проверить наличие газа - они гибнут. Птицы поют. Пока не попадают в глубину шахт.

А потом мы вдруг в Лондоне, это разжиревший богатеющий Лондон конца двадцатого века, и Элизабет, внучка Рейсфорда, ищет правду о своем дедушке - Стивене Рейсфорде, пытаясь разобраться в его записных книжках. И это последняя временная петля, которая объединяет все в один круг.

Абсолютно клишированный роман, даже в композиции, но схвативший за горло очень крепко. Может, дело в Эдди Редмэйне, который - на мое ощущение - сделал экранизацию этого романа в 2012 году гениальной одной только своей игрой и сделал из Стивена Рейсфорда одного из самых живых людей, которых я встречала в литературе, может, в том, что все кажется совсем не таким простым, даже если это должно было быть простым.
Они все, несмотря на первую кажущуюся картонность, такие живые. И способны вызывать десяток эмоций от горячей ненависти до желания обнимать.

Птицы поют весь роман.