4.5 Спираль насилия

Не сынки у маменьки в помещичьем дому —
Выросли мы в пламени, в пороховом дыму…
Н. Асеев, «Конная Буденного», 1923 г.

Книга о том, что насилие порождает еще большее насилие, а воплощение многолетних иллюзий может быть таким, что в получившемся трудно будет узнать то самое желаемое. Питер Холквист насыщенно и любопытно рассказывает о том, как довоенные представления интеллигенции о способах достижения прекрасного будущего сорвали резьбу и погрузили Российскую империю в кровавый хаос.

Ценность книги – в первую очередь в интересном сочленении case study – истории территории Области Войска Донского – и подачи общего контекста, как самой нашей революции, так и международного, причем не только в событийном плане, но и в сравнительном – как государства-участники Первой Мировой справлялись (или не справлялись) с последствиями тотального характера войны.

В России, как известно, государство не справилось с потребностями войны и призвало на помощь (неохотно, со скрипом) общественный организации. Все эти земства и союзы попытались заменить собой отсутствовавший у самодержавия аппарат. В какой-то момент они поверили, что смогут функционировать и без эгиды царской власти, и радостно приветствовали падение царизма. Интрига состояла в том, либеральная революция произошла в России во время тотальной войны, поэтому либералы настроены были вовсе не на стремительное развитие капитализма и множества частников, а вовсе и наоборот пытались частников везде, где можно и где нельзя, ликвидировать.

Собственно, главной отраслью, где это стало решающим моментом, было снабжение армии и населения хлебом. Намерение этатизировать эту область, убрать посредников и покупать зерно по фиксированным ценам у населения всячески приветствовалось всеми слоями сторонников войны – от кадетов до «умеренных социалистов».

Любопытнее всего в контексте развернувшейся затем вакханалии насилия то, что царская власть неохотно шла на уступки образованному обществу, требовавшему все огосударствить. Только после Февральской революции все эти меры, предлагавшиеся с 1915 или 1916 года и частично имплементированные, стали официальной политикой Временного правительства, которое, однако, не обладало аппаратом для принуждения и выбивания зерна из крестьян. Советская власть создала и соответствующий аппарат, воплотив чаяния и мечты российской интеллигенции (государственная монополия на зерно, массовые депортации (вслед за царскими), пропаганда и оценка мнения населения, перлюстрация и прочее, прочее). Почти все ведущие сотрудники ведомств Временного правительства, занимавшихся добычей продовольствия, перешли в новые комиссии и наркоматы Советской республики (в том числе Кондратьев с Чаяновым).

С пропагандой вообще весело – и грустно, и печально видеть, как власть разочаровывалась в 1917 году в народе, мол, не тот народ достался, темный и дикий, преимуществ отдать все государству не понимает.

После такой интересной прелюдии Холквист переключается к рассказу о последовательности событий в Области Войска Донского. Надо отдать Холквисту должное, рассказ, хоть и фактически просто нарративный, получился. От ранних попыток создать на Дону общие органы управления (охватывающие всех граждан послефервальской России) к казачьему партикуляризму (с выходом из общих органов и наездом на тех, кто в них остался). Удивление местных общих органов и неожиданная поддержка из Петрограда, видевшего казаках чуть ли не единственную лояльную силу (ради этого на остальных жителей Области решили наплевать, а их, к моему удивлению, было около 60%, и иногородних, и местных крестьян). Каледин и последствия мятежа Корнилова, бегство на Дон и начало гражданской, мир с немцами и мятеж казаков против Каледина, но не за Советскую власть, репрессии против мятежников, смычка с красными, победа красных, мятеж Краснова, стакнувшегося с немцами, поражение Германии, восстановление Советской власти в начале 1919, идиотское расказачивание – мятеж и поддержка Деникина (хватило 1,5 месяцев проведения подобной политики), поражение Деникина, отступление к морю и крах, возвращение Советской власти, жесточайшая продразверстка, не менее жестокое выколачивание продналога. И все со все большей резней, кровью и ненавистью.

Все это с полной уверенностью в собственной правоте, как со стороны белых, так и со стороны красных. Все они старались превратить войну империалистическую в войну гражданскую, и все преуспели в этом. Нельзя не отметить схожесть распри крестьян и казаков с, например, Волынской резней – главное значение имели не действия Другого, а страх, страх того, что та сторона что-то сделает раньше и жестче. На решения людей куда большее влияние оказывали стереотипы, нежели конкретные действия.

Красные воспринимали казаков как врага по определению достаточно долго, чтобы убедить заметную часть казаков в верности такой интерпретации. Очень долго доходило до властной вертикали, что во многом причина восстаний не некая классовая природа казаков, воспринимавшаяся априори враждебной, а именно косяки политики на местах и неверные представления в центре. Программы колонизации (которую даже начали осуществлять ровно в тот момент, когда белые опять перешли в наступление), расстрелы, угрозы и суды – все это применялось непропорционально. Вторя в чем-то Фицпатрик Холквист утверждает, что Советское государство было создано войной и отличалось от остальных государств в первую очередь тем, что перенесло практики мировой войны с фронта во внутренние дела. Когда все стали переходить к мирной жизни, пусть другой, сильно отличающейся от той, до 1914-го, у нас продолжали применять инструментарий Первой Мировой (английские концлагеря и германская госмонополия на зерно – самые очевидные примеры).

Вряд ли кого-то удивит, что ведущие фигуры красных – участников этой мрачной, чертовски мрачной эпопеи также исчезли в жерновах Большого террора, как и другие старые большевики. И Арон Френкель, и Иосиф Ходоровский, и Григорий Сокольников, и Сергей Сырцов (входивший в группу вместе с Ломинадзе, тем самым, из Магнитки ) пали, несмотря на свою ортодоксию во время Гражданской и последовательное выполнение зверских порой директив центра.

Понятно, что все это насилие стало наследием Великой войны, понятно, что оно отвечало интересам многих участников драмы, понятно, что часто оно было логичным ответом на подразумеваемые действия другой стороны конфликта. Тем не менее оно оставалось насилием, разрушительным по самой своей природе.

P.S. Холквист тоже ошибается в русских словах, что несколько подрывает его кредит доверия. Так, рассуждая о политике расказачивания, он говорит, что советская власть хотела осуществить extinction казаков и приводит в скобках термин из документа: «zamiranie». Документа в сети нет (или я не нашел), однако весьма вероятно, что в тексте было куда менее жуткое «замирение», а наш с вами иностранец перепутал оное «замирение» с «вымиранием». Так рождаются мифы.