– А ты… не могла бы спеть... «Боги и чудовища»

– А ты… не могла бы спеть последнюю строфу… последний куплет той песни прежде, чем уйти? – Он смущенно потер шею. – Если хочешь, конечно.
Как будто у меня был когда-то выбор.
– За первым второго родили мальчишку, – пропела я со смешком. – А следом десяток сестер и братишек. Не знали, куда всю ораву девать, но трахались, черти, опять и опять!
Ансель стал пунцовым, даже ярче, чем когда-либо, но улыбался от уха до уха.
– До чего же неприлично.
– Конечно, неприлично, – прошептала я. – Это же песня, которую распевают в пивнушках.
Глаза Анселя сияли очень ярко, наполненные слезами. Но он все равно улыбался.
– Ты бывала в пивной?
Я кивнула и улыбнулась так широко, что стало больно. В груди все ныло, ныло, мучительно ныло. Ансель в ужасе покачал головой.
– Но ты ведь женщина!
– За стенами этой церкви, между прочим, целый мир есть. Могу показать, если хочешь.
Улыбка Анселя померкла. Он коснулся моей щеки и поцеловал меня в лоб.
– Спасибо, Лу. За все.
Я отчаянно вцепилась в его руку. Дом полностью погрузился во тьму, а боль в животе уже просто обжигала. Плечи сдавливало, в ушах заложило. Сквозь плотную завесу сознания пробивались крики, отдаваясь вокруг эхом, словно из-под воды.
– Куда ты пойдешь?
Ансель оглянулся туда, где раньше за столом сидела Коко, перемешивая колоду и смеясь. Он снова стал задумчивым.
– Я хочу попрощаться в последний раз.
В груди невыносимо горело. Ледяные иглы пронзили тело.
– Я люблю тебя, Ансель.
В глазах все затуманилось, когда на меня обрушились жестокие и тяжелые волны. Они оттащили меня от Анселя, но до конца своих дней я не забуду его улыбки. Пока снова не увижу ее. Его пальцы выскользнули из моих, и он устремился прочь, как луч света во тьме.
– Я тоже тебя люблю.