Вторая посетившая меня дама была другом более счастливых времен — я с ней познакомился во время плавания из Европы. Она была высокой, статной, обладала исключительно приятным голосом. По каким-то причинам фамилию ее я вспомнить не могу. Я думаю о ней, как об Элеоноре Аквитанской, и использовал кое-какие ее черты, переписывая некоторые из пассажей «Камино реал» для роли Маргариты Готье. Она жила в Балтиморе и занимала там исключительно высокое общественное положение.
Однажды вечером она проникла в мое убежище на Восточной шестьдесят восьмой улице — тем же способом, что и Нэн.
Я узнал ее голос за дверью и впустил ее.
— Я не могу говорить, — сообщил я ей.
— И не надо, — ответила она.
Потом она села возле меня на маленьком двухместном кресле абрикосового цвета и длинными тонкими пальцами помассировала мне лоб. Мы не говорили, но ее руки на моей голове позволили мне немного расслабиться.
Через какое-то время эта великая леди позвонила мне из Балтимора и сообщила: «Я умираю, Том».
Я сказал: «Господи, только не это».
— И все-таки я умираю.
В ее голосе не было и следа жалости к себе.
— Это еще не совсем точно, — добавила она, — и я прошу вас молиться, чтобы это случилось поскорее, как можно скорее.
Она умерла вскоре.
За свою жизнь мне довелось встретиться с несколькими героическими личностями.
Может быть, из-за трагических обстоятельств ее смерти — нет, так писать нельзя, это наиболее восхитительный и благородный вид смерти, когда по телефону информируешь своих старых друзей, думая больше об их реакции, чем о своей собственной смертельной болезни — я забыл фамилию этой леди и помню ее только как Элеонору Аквитанскую; а может быть, потому, что это был страшный удар для меня — и тогда, и теперь.