Мне нравится такое, потому что это о современности и о студентах – 20-летних. А тут ещё и про Москву. Как кто-то уже сказал здесь, такое чувство, что это только половина книги. И что-что, но это не об “истории взросления и обретения себя”. Вообще вопрос, который мучал на протяжении книги и так и остался не отвеченным, что же у гг было с психикой, из-за чего оно возникло и почему именно так проявляется. Очень сильно хотелось узнать о героине в школьные годы. Мне кажется, эти главы в книги точно были бы не лишними. Но их нет. Есть девушка с психической травмой. Что за травма, вообще непонятна. Вроде с матерью хорошие отношения. Она её любит, по ней скучает безумно, но при этом с ней не общается открыто. Не доверяет ей. Я не понял как это противоречие должно укладываться. Где-то в середине книги гг говорит о том (2 раза), что она потеряла семью. Что? Ты не нашла общий язык с отцом, сестра вообще "исчадие ада", а мать тебя не поймёт. Кого ты блин потеряла?? Почему она набрасывается на парней? Ищет любовь? Но ведь ей это самой блин не нравиться. Она хочет насолить подруге? Так показать своё недовольство? А что так сложно то? Как это должно работать в её глазах) Только в конце автор уделил буквально пару строчек инциденту из прошлого, который всё равно ничего толком не объяснил. Могла хоть в послесловии написать, как это всё научными терминами обзывается, что б можно было потом отдельно где-нибудь посмотреть.

В итоге у нас получается
-умница-отличница-олимпиадница, которая без репетиторов из какой-то глубинки поступила в Москву, но при этом боящаяся с самого начала, что её отчислят (даже не за тройки, за отчисление)
- не имеющей ни с кем из семью серьёзных эмоциональных связей, но чуть ли не умирающей оттого, что она “потеряла семью”.

Почти всю книгу она страдает, а потом за несколько страниц магическим образом восстанавливается, бросает курить, как будто это вообще может вызвать какие-то проблемы, выбрасывает дешёвку парня - буквально спасителя, как жалкую дешёвку уделив этому, внимание, одну строчку. “Семья”? Нет, мы теперь гигачады. Быстренько восстанавливаем отношение с сестрой, и, воуля, травмы больше нет. Изи.

Вера тоже интересный персонаж, со своей травмой. Я бы сказал, даже более интересный чем гг, хотя бы потому что в её характере я не заметил противоречий. Но тоже хотелось бы узнать, чем вызвано её поведение.

Родинка и общажный коридор – это вообще какие-то SCP (читайте: аномальные предметы, неизвестные науки и могущие нести угрозу здоровью человека). Что только родинка не делает: режет, кусает, взрывается, тянет, поглощает и т.д. Проблема в том, что это не как не сказывается на поведении самой гг. Уберите эти боди-хоррор описания(да, именно так), и смысл текста не измениться. Общажный коридор, моё почтение)), учёным ещё предстоит выяснить что это за невиданный науке неземной артефакт.

Разговоры о политике можно выбросить. Их было конечно интересно читать, так как надеялся, что там будет что-то интересное. Я не нашёл. Скорей возникает ощущение, что автор их насильно форсит, так как сейчас актуально и всё такое. Но поскольку особо сказать нечего, то и получается не о чём.

В итоге книга именно о преодоление детской травмы. Но о самой ей почти ничего не понятно. Поэтому получается книга как-то мимо. Что-то было в детстве. Непонятно что. Вот-вот ещё немного и совсем перестанет человек функционировать. Бац-бац - вылечились. Всех победили. Рыцаря задвинули. (туда его)) В конце пару страниц про сексуальное насилие, но они не работают, так как до этого это не было темой книги и ты ничего не испытываешь, читая про праведный гнев героини. Докрутить историю событиями из детства и можно будет хоть понять, что это за персонаж то такой, - Настя, и воспринималась бы концовка иначе.

Как же мне нравится, когда ничего особенного не ждешь от книги, а оно берет и случается.
Вроде бы бессюжетный, но вдумчивый автофикшн постепенно складывается в интересную, совсем непростую, порой пронзительную и тревожную, а по итогу всё-таки светлую историю.
Историю взросления, дружбы, взаимодействия с миром одиннадцатиклассницы Ани.
Автору прекрасно удались характеры героев: друг-одноклассник, которого смерть интересует больше, чем жизнь, помешанная на чистоте мама, одинокий географ, бесплодная учитель химии, имеющая сына, и многие другие - у каждого своя история; каждого хочется понять и, порой, обнять.

Это когда прячешься от других, кажется, что с тобой все не так. А вывернешься наружу, посмотришь за угол - там у каждого свое, аномальное. И тогда тебя осеняет: в этом отклонении от нормы и есть человеческая норма.

И приятное удивление, переходящее порой в неподдельный восторг - современный, но метафоричный и образный язык Анны Лукияновой - искренне надеюсь, временем это не лечится)

Это первая книга в жанре автофикшен, которую я прочла.
Она написана обманчиво просто - простая структура (автор описывает несколько дней в роддоме), простой язык. Однако не стоит обманываться: за внешней простотой скрывается острый ум, точные формулировки и образы, которые останутся в воображении надолго. Язык здесь делает то же, что и вся книга - режет читателя. Заставляет не отворачиваться и смотреть, смотреть - в лицо безысходности и такой мрачной действительности, что порой хочется передохнуть.

В канву повествования вплетены размышления о жизни и смерти, о красоте, о языковой идентичности, обществе... Автор делает это как бы между делом, вскользь - но получается очень метко.

Лично для меня это еще огромный плакат: "Не надо рожать". Знаю, что многие поймут по-своему, думаю, что и автор необязательно вкладывал в книгу этот смысл. Но я не могу себе представить женщину, которая прочтет это и по-прежнему будет хотеть детей. Я - точно нет.

⠀
У второклассника Артура в последнее время всё не ладится: в школе хулиганы его дразнят и бьют, а типа мама его совсем не понимает. Единственный, кто всегда на стороне мальчика, - это крутой воин Али, его воображаемый друг, и сам Артур мечтает стать таким же крутым, как он...

Что ж, к сожалению, я осталась крайне разочарована романом. Вообще я люблю книги от лица детей, но этой не удалось меня зацепить. И хотя автор поднимает очень важные темы, такие, как отношения в приёмных семьям, потеря родителей, отношения между одноклассниками в школе, но всё как-то поверхностно что ли. Вы скажете, а чего ты ожидала, беря в руки дневник 8-летнего мальчика. И я не соглашусь с вами, так как читала похожие книги, и они как-то сразу западали в душу, а эта - нет. И вроде события и грустные, и трагичные описаны, а не то... Я очень хотела прочитать эту книгу, но, к сожалению, она меня совсем не впечатлила.

Дебютный роман Гюнтера Грасса явился его творческой вершиной и самой знаменитой книгой в карьере. Немецкий писатель, детство которого прошло в Данциге (ныне Гданьск), — с этим местом будет связана огромная часть происходящих в романе событий. Он маршировал в гитлерюгенде, он служил в ваффен-СС, он был в американском лагере для военнопленных. И он получил Нобелевскую премию по литературе.

Я прочитал этот неимоверно масштабный по архетипам и событиям, психологически перенасыщенный эмоциями и метафорами роман и понял, что благодаря писательству человек может избавиться от тех травм и фобий, которые его преследуют всю жизнь. Как сказал бы герой книги: отбарабанить всё, что встречается на пути и что тревожит.

Речь здесь о детстве, юности и взрослой жизни (до тридцатого дня рождения) Оскара Мацерата, чья бабка Анна Коляйчек (в девичестве Бронски) под своими четырьмя юбками однажды спрятала его деда, бежавшего по картофельным кошубским полям в поисках укрытия (тот ещё был пройдоха).

Шаг за шагом Оскар расскажет историю своей семьи и свою собственную, будучи пациентом специализированного мед. учреждения. Как он туда попал и почему — мы узнаем лишь на последних страницах романа. А до этого надо ещё дойти сквозь более чем семьсот страниц текста, с десяток освоенных профессий, несколько десятков действующих лиц, историю вольного города Данцига, потом пережившего оккупацию немецких войск. Пройти сквозь историю Европы после Первой мировой, события Второй мировой и послевоенные года до конца 1940-х. И всё это — с Оскаром, физически остановившимся в развитии на трёхлетнем возрасте, получившим в свой третий день рождения обещанный мамой барабан и подстроившим падение с лестницы в погреб, чтобы никто не заподозрил умысла — он сам решил не расти, остаться таким то ли уродом, то ли лилипутом, то ли вечным ребёнком.

«Сопротивление можно даже сделать чисто внутренним, и тогда это называется: внутренняя эмиграция»

Конечно, данный роман передаёт биографические этапы жизни самого автора. Про его семью, державшую лавку в пригороде Данцига, про его предков, про детство, в котором было место католической церкви, где он прислуживал в алтаре. Но как это написано! Невероятно подробно и одновременно поэтично, в постмодернистском стиле — ярко, дерзко и местами откровенно и вызывающе.

Текст напоминал то шагающий строем под барабанную дробь парад (вечные марши на заре Третьего рейха), то выступления перед солдатами вермахта на фронте (Оскар ездил по Европе с труппой при агитационном отряде), то видоизменённую церковную литургию (её служат дворовые банды, в которые попадает Оскар, провозгласивший себя Иисусом), то народные танцы, то вечеринки в городском кабачке... И весь текст — это интерпретация произошедшего с человеком, тех травм, ужасов и страхов, которые он "отбарабанил", выразил, трансформировал в песню, в ритм...

Одновременно это литературный опыт, который Оскар (а за ним автор) проводит, начиная с первых прочитанных в детстве книг: поэтика и красота Гёте вместе с откровенностью и пошлостью похождений Распутина. В романе много высокого-патетического, граничащего с откровенно-сексуальным, низменного-бытового и небесного-поэтического. Оскар иногда выступает неким сексуальным гигантом при своём малом росте и тщедушном тельце, так что многое в романе представлено на контрасте масштабов. (Грассу, по-моему, прекрасно удалось выразить эти аполлоническое и дионисийское начала в своём герое).

«Каждый человек равно одинок, не имеет права на индивидуальное одиночество и входит в безымянную и лишённую героизма одинокую толпу»

Я не знаю, советовать ли вам читать этот несколько вымотавший меня роман, но определённо это гениально написанное произведение, где сквозь призму гротеска метафор, театральности сцен и многословности описаний можно разглядеть трагедию того самого "маленького человека", унесённого волнами истории и попытавшегося эту историю усмирить (подчинить?) с помощью барабана.

Планирую прочитать и остальные романы "Данцигской трилогии".

Я поставила 5, но нужно понимать что это книга для подростков. Я случайно ее прочитала) Взрослым нет смысла тратить время.
Соответственно стиль написания, продуманность и реалистичность персонажей, психологизм, все соответствует возрасту читателя.

Три рассказа про суициды подростов.
Не думаю, что эти рассказы оттолкнут от мысли от этого действия, но в целом интересно.
Первый рассказ самый слабый ихмо, второй - о том, что после твоей смерти все другие будут жить и даже не сильно несчастнее станут, а тебя не будет.. . Ну и третий о девочке, которая ради шутки влюбила в себя брата, а он из за этого повестился.

Небольшое чтение скоротать вечером, но еще раз, есть намного более сильные книги.

_ Не простая история тех кто как бы и сбоку, но неотъемлимо связан с преступником. Повествование от лица сына детоубийцы. Много рефлексии и человеческой жестокости. Люди показаны не логичными тварями с какими-то искажённым мышлением.
_ Автор смогла создать мрачную гнетущую атмосферу и какого-то средненько персонажа, видимо намеренно обезличивая его, а больше внимания на саму ситуацию и эмоциональные качели.
_ Книга оставляет ощущение грязи на руках, многие сцены выбешивают, мысли персонажа могут вызвать грусть. Но в целом есть над чем задуматься и сделать выводы. Только жаль люди которым была бы полезна эта книга вряд ли её прочтут, а если и да, то не воспримут правильно.
_ К сожалению концовка получилась какая-то обрубленая, автор делает вброс важной инфы, острый сюжетный поворот и всё, дальше пустота и ничего. Теперь не могу такие открытые финалы, это сразу портит впечатление от книги.

_ Так что по факту история как бы хорошая в плане полезности и психологизма, но для меня лично хоть и интересная, но уже не поучительная и ещё эта бестолковая концовка. В итоге книга на троечку.

За этот роман я взялась практически случайно, но неожиданно увлеклась и прочитала очень быстро, внутренне запараллеливая его с недавно прочитанной «Бывшей Ленина» Ш.Идиатуллина. Хотя события книги происходят в 2018 году, описываемые ситуации, настроения, рефлексии мало отличаются от актуальных, и именно это меня в ней и привлекло. Современность давно нуждается в литературном отражении, и мне хотелось прочитать что-то не ангажированное, не предвзятое, не стебное, а вот что-то такое - размышляющее.

Я не уверена, что автору удалось уклониться от всего перечисленного, да и его писательский стиль мне не очень понравился, но актуальный сюжет открывал широкий простор для его собственных и – рикошетом – читательских размышлений: школьного учителя истории обвинили в оправдании нацизма и одновременно в домогательствах. Сам учитель Михаил Протасов присутствует в текте фигурой за кадром, размышлять приходится его другу детства Дмитрию Барвину, мучимому идеалами верной дружбы и одновременно нравственными сомнениями. Вокруг этих двух центров и вращаются воспоминания, поступки, диалоги героя с другими персонажами (жена, сын, начальство, монастырский старец, пожилая учительница, воспитавшая Протасова, и другие не столь благостные герои нашего времени). Что-то из этого воспринимается как уже привычная реальность (доносы, обвинения, общественное давление, комментарии случайных читателей n-ской газетенки в стилистике «Я не в курсе, но осуждаю…»), что-то – как вставки-отступления (исторические, квазифилософские, житейские), что-то читается как классика (что-то проскальзывало прустовское, борхесовское, возможно, толстовское), что-то активно не нравится (футбольная тема, религиозные линии, еггология, японский старт, метафоры шариков-пузырьков), но по-любому что-то в книге цепляет. Несмотря на общее детское прошлое, Протасов остается Другим, его душа - «потемками».

Рожденных, как автор, в 1978-1980 гг. я воспринимаю как «рубежное поколение», в ментальности которых странным образом смешались идеалы советской социализации и «новая русскость». В жизни это не обязательно приводит к внутренним и внешним конфликтам, и сорокалетние обычно неплохо приспосабливаются, но для героя эта раздвоенность становится критической в самоопределении. Собственно, книга и отражает его внутренние попытки прибиться к какому-то из этих двух берегов, «развидеть» друга и истину. Конец книги был, к сожалению, предсказуемым и, начиная с какого-то момента, я его просто ждала. Гораздо интереснее для меня был, да так и остался вопрос – как дальше будет жить Баврин, хотя, наверное, и здесь ответ вполне очевиден. Рекомендовать книгу не буду, такие сюжеты требуют исключительно собственной мотивации.

Чтение этой книги начиналось для меня как испытание. Потому что было сложно, невероятно сложно не сравнивать ее с “Валсарбом”. Это, наверное, неизбежная участь для авторов с очень успешными дебютными произведениями - следующая книга обязательно, пусть даже подсознательно будет ранжироваться по первой. И я усиленно пыталась абстрагироваться и избежать этого. Но потом стало легко. Ведь Хелена Побяржина делает самый лучший из возможных ходов - она просто создает принципиально иное произведение.

Остается лишь язык - переливчатый и разноцветный, как мокрая морская галька. Слова шумят, гремят, накатывают друг на друга, собираются в узор и уже через мгновение распадаются, чтобы сложиться в новый рисунок. Красивый, текучий, легкий стиль Побяржиной.

“У глагола “был” в голове дыра: сырость, ветер, дети, ставшие взрослыми, осы, кружащие беспрестанно у винограда, атомы, их распады, трещины на паркете, трещины на портрете, рамочки в сухоцвете, тутовые шелкопряды”.

или

“Мои дни похожи на то, что у музыкантов называется legato, они тянутся как бельевые веревки во дворах спальных районов, накрепко привязанные к железным столбикам турников-недель, тренирующих мое ожидание и испытывающих мою выдержку. Я бесконечно чего-то жду.”

Но в остальном это совсем другая история. Хелена Побяржина использует оригинальный прием: главы рассинхронизированы, непоследовательны, идут вперемешку, но при этом каждая имеет свой номер. Можно читать по номерам, можно - в той последовательности, которую предлагает автор. Второй вариант сложнее, но интереснее, а главное, только так можно понять, почему эта книга называется роман-пасьянс. Потому, что каким бы разрозненным все не выглядело в процессе, в итоге все равно это сойдется в идеальную симметричную картинку - и останется только тихо изумляться, ну как же сразу непонятно было.

А сразу, действительно, непонятно. В разных главах - разные женские истории, которые и похожи, и отличаются деталями. У одной есть ребенок, и второго она не не хочет. У другой есть ребенок и она очень хочет второго, но у нее пока не получается. У третьей вообще пока никаких детей нет, зато есть жизненная дилемма: встречалась с хорошим парнем, а влюбилась в его нехорошего, дерзкого, беспокойного друга. У четвертой больше нет никого - она пытается собрать свою жизнь по кусочкам после какой-то опустошающей трагедии, по ночам вокруг нее со стен падают картины, которые еще днем она сняла с гвоздей, и она вынуждена бежать из старого жилья, из привычного места в другое, бывшее привычном когда-то, но отныне ставшее чужим. И все это пронизано музыкой, размышлениями о звуке, композиции, нотной азбуке - это как будто человеческая жизнь переложенная в четвертные, восьмые и половинные. Музыка звучит в голове все время при чтении, от бравурной до тревожной.

“Другие ноты” - это совсем не легкое чтение. Я бы сказала, что к нему надо подходить с определенной внутренней подготовкой, как к весу, который придется взять. И брать его постепенно, это не та книга, что проглатывается залпом - слишком большая эмоциональная нагрузка на квадратный сантиметр страницы. Но оно, безусловно, того стоит. Мне кажется что “литературу” от просто “чтения” как раз и отличает эта способность запускать внутреннюю ревизию чувств, переживаний, воспоминаний, из-за которой, даже закончившись на бумаге, книга все продолжается и продолжается внутри читателя.

В августовском номере литературного журнала «Юность» за две тысячи двадцать третий год с автором данных повестей опубликовано интервью, заголовком которого выступает цитата: «Нам удалось разрушить целое мировоззрение и религию, а русскую классику — нет», в котором Белодед указывает на два пути, по которым может пойти современная русскоязычная проза: первый – это реставрация традиций, второй – их подрыв и прокладывание собственной, отличной от предшественников тропы. Из заключительного предложения интервью можно сделать вывод, что второй путь импонирует автору в большей степени, однако удаётся ли ему придерживаться выдвинутого им тезиса в действительности?

Из-за выбранной темы – темы становления личности, поданной сквозь призму детско-подросткового восприятия – возникают параллели с такими произведениями русской литературы XIX в. как роман воспитания С.Т. Аксакова «Детские годы Багрова-внука» и повести Л.Н. Толстого «Детство». Во всех трёх произведениях главенствующим является мотив памяти, поскольку именно посредством воспоминаний герои воспринимают и преобразуют окружающую их реальность – так, начало романа С.Т. Аксакова: «Я сам не знаю, можно ли вполне верить всему тому, что сохранила моя память?» соотносится с началом повести «Синий кит»: «Воспоминания были неотступны, они прилипали к пальцам, как скотч, вертелись клейкими лентами…» Обращение к Софии гностического космологического божества, Абраксаса, можно интерпретировать как пробуждение экзистенциального сознания, которое у Толстого изображено через более реалистичный образ – образ умершей от удара хлопушкой мухи. Текст изобилует подобными частностями, но от частностей можно перейти к общности: главный герой Аксакова, Серёженька, в силу своей чувствительности неспособен справляться с эмоциями – он падает в обмороки, плачет и отказывается от пищи, София настолько же восприимчива, однако её защитный механизм – это вытеснение, отсюда и некая чёрствость, и безразличие к жизни, перетекающее в суицидальные наклонности.

Отличие произведений во многом состоит в автобиографичности – если Толстой и Аксаков практически досконально воспроизводят события собственной жизни, то Белодед скорее отстранён от повествования. Несвойственным для автобиографичной прозы является и метафизический пласт – столкновение с высшими силами в реальной жизни представляется возможным лишь при определённых и зачастую клинических случаях.

Слог всех трёх рассматриваемых произведений неперегружен, и в данном случае простота тождественна мастерству, а не неумению.

Обобщая всё вышенаписанное, можно заключить, что Белодед во многом наследует писателям предыдущих поколений, но это наследование может быть нехарактерно для других его произведений, ведь «настоящий художник должен избегать специализации». Единственный вопрос, на который хочется, но так и не удаётся ответить: и с чего, почему Софа хочет выпилиться? Дай ответа.

Как стилист Белодед неплох, настолько красиво, что я специально перечитывала предложения – продлить неповторимое наслаждение, скажу, что я влюбилась в творчество автора, хотя мне и было и физически, и морально плохо.